Честно о нечестности. Почему мы лжем всем и особенно себе

Правила оплаты труда тоже были разными. В контрольной группе советники получали вознаграждение пропорционально точности догадки оценщиков: в этой ситуации не было никакого конфликта интересов. В группе, действовавшей в условиях конфликта интересов, советникам платили больше, если оценщик завышал сумму в банке. Причем чем больше он заблуждался, тем выше был гонорар советника. Иными словами, если оценщик называл сумму, превышавшую реальную на один доллар, это было хорошо для советника, но еще большую выгоду он получал, если оценщик ошибался (в сторону увеличения) на три или четыре доллара. Чем сильнее заблуждался оценщик, тем меньше получал он сам и тем больше — советник.

Чем же закончился эксперимент? Вы наверняка догадались. В контрольной группе советники оценили среднюю сумму в 16,5 доллара; те, кто действовал в условиях конфликта интересов, сказали, что сумма в банке превышает 20 долларов. То есть расчетный показатель увеличился почти на четыре доллара. Конечно, во всем можно найти положительную сторону и сказать себе: «Что ж, по крайней мере они не говорили о 36 долларах или еще большей сумме». Если вы именно так и подумали, примите во внимание еще две вещи. Во-первых, советник не мог слишком завысить сумму, ведь оценщик и сам видел банку. Если бы сумма была слишком большой, оценщик просто не принял бы совет. Во-вторых, вспомните: большинство людей мошенничают в пределах, позволяющих им сохранять хорошее мнение о себе. В данном случае величина поправочного коэффициента составила четыре доллара (или около 25 % от общей суммы).

Однако вся важность эксперимента проявилась при выполнении третьего условия, когда к конфликту интересов добавилось раскрытие информации. Здесь плата советнику была такой же, как и в условиях конфликта интересов. Однако на этот раз советник должен был сообщить оценщику о том, что получит больше денег в случае, если оценщик ошибется и завысит сумму. Можно предположить, что в этом случае оценщик должен был принять к сведению заинтересованность советника и скорректировать его совет. Разумеется, с точки зрения оценщика, такая информация крайне важна, но как необходимость раскрытия информации повлияла на советников? Они оказались более сдержанны в своих оценках? Раскрытие информации привело к уменьшению поправочного коэффициента? Советники чувствовали себя комфортно, называя намного завышенные суммы? И вопрос на миллиард долларов: какое из двух действий оказалось более значимым? Что перевесило: «поправка на точность» совета, сделанная оценщиком, или преувеличение советником суммы в банке?

Хотите узнать результаты? В условии «конфликт интересов плюс раскрытие информации» советники увеличили предполагаемую сумму еще на четыре доллара (с 20,16 до 24,16 доллара). А что же сделали оценщики? Как вы могли догадаться, они действительно скорректировали экспертную оценку, но лишь на два доллара. Другими словами, хотя оценщики и приняли к сведению информацию, раскрытую советниками, она почти не повлияла на их оценку. Как и мы все, оценщики не смогли в полной мере рассчитать силу воздействия на советников конфликта интересов.

Основной вывод из этой ситуации можно сформулировать так: раскрытие информации привело к еще большему искажению; оценщики заработали меньше денег, а советники — больше. Я не уверен, что раскрытие информации всегда будет ухудшать положение дел клиентов, но совершенно очевидно, что политика полной открытости не всегда будет приводить к улучшениям.

Что делать?

Теперь, когда мы стали немного лучше разбираться в сути конфликта интересов, нам ясно, насколько серьезные проблемы он может создавать. Мало того, что эти конфликты вездесущи: зачастую мы даже неспособны полностью оценить степень их влияния на нас и на окружающих. Так что же делать?

Нехитрая, но эффективная рекомендация: попробуйте полностью избавиться от конфликта интересов (конечно, сказать куда проще, чем сделать). К примеру, в области медицины это могло бы означать отсутствие у врачей права использовать принадлежащее лично им оборудование для диагностики или лечения пациентов. Вместо этого мы должны были бы настаивать на участии независимой организации, никак не связанной с врачом и с производителями медицинского оборудования. Мы могли бы запретить врачам консультировать фармацевтические компании или покупать их акции. В конце концов, если мы не хотим, чтобы у врачей возникал конфликт интересов, их доход не должен зависеть от количества и видов рекомендуемых ими процедур или лекарств. Аналогичным образом, если мы хотим снизить влияние конфликта интересов на деятельность финансовых консультантов, нам не следует разрешать им получать вознаграждение за действия, не связанные с интересами их клиентов: никаких комиссионных за услуги, откатов и дополнительных платежей за достижение поставленных целей.