В декабре 93-го в той же «Комсомольской правде» вышло мое эссе «Россия накануне патриотического бума». Друзья и недруги решили, что я повредился в уме от политических треволнений. В самом деле, в то время слово «патриот» стало почти бранным, а теледикторы, если и произносили его, то с непременной брезгливой судорогой на лице. Не знаю, откуда взялась уверенность, что строить новую Россию нужно на фундаменте стойкой неприязни к Отечеству, но могу предположить: идея исходила от тех политических персонажей, которые видели в «новой России» лишь факторию для снабжения цивилизованного Запада дешевым туземным сырьем. С патриотизмом боролись так же истово и затейливо, как прежние воинствующие безбожники с религией. И так же безуспешно. Мой прогноз оказался верен: сегодня патриотизм опять в чести, государство финансирует дорогостоящие программы по воспитанию отчизнолюбия, на автомобилях развеваются георгиевские ленточки, кудрявые эстрадные попрыгунчики снова запели о русском раздолье, а те же самые теледикторы артикулируют трудное слово «патриотизм» с тяжким благоговеньем. Но почему, почему же у меня никак не исчезнет ощущение, что живу я все-таки в фактории, занимающей одну седьмую часть суши?
Если литератор выступает с публицистическими вещами регулярно, то он невольно пишет дневник эпохи. При одном обязательном условии – если он искренен. А искренность в писательской публицистике встречается не так уж и часто, хотя, казалось бы, именно откровенностью интересен читателям литератор. Лукавство – это, скорее, трудовой навык политика. Впрочем, по моим наблюдениям, число профессионально неискренних писателей неуклонно растет, это, наверное, является какой-то мутацией, вроде клопов с запахом «Шанели». И нынче редкий столп общества или вечнолояльный деятель культуры отваживается перепечатать свои статьи в том виде, в каком они увидели свет двадцать, десять или пять лет назад. Для этого надо верить в то, что твоя деятельность не была противоречива до идиотизма или изменчива до подлости.
В моем архиве собрано более сотни интервью, которые я давал разным изданиям на протяжении без малого 35 лет. Некоторое время назад я собрал их в два толстых тома «Государственная недостаточность» (1986–2005) и «Созидательный реванш» (2006–2015). В них речь идет о писательских делах, шире – о культурном процессе, и, конечно, о политике, общественной жизни, ибо последние десятилетия нашей истории буквально переполнены событиями и катаклизмами. Но чаще и больше всего, пожалуй, речь заходила о нравственном нездоровье общества. В 1990-е я называл это явление «десовестизацией», позже, в нулевые годы, – социально-моральным недугом, который обостряется во время общественных катаклизмов и последующей «разрухи в головах». «Вирус нравственного дефицита» поражает духовный иммунитет, обычно поддерживаемый теми этическими нормами и табу, которые человечество вырабатывало на протяжении тысячелетий. Люди всегда грешили и каялись, но если грех воспринимают всего лишь как постмодернистскую шалость или новый шаг к гуманизму без берегов, – жди всемирно-исторической беды.
Должен заметить, интервью – коварный жанр. Даже самый лукавый и уклончивый деятель в спонтанной беседе с умным журналистом невольно проговаривается и выдает то, что старательно прячет, скажем, в своем творчестве или публичных выступлениях. Иллюзия сиюминутности и необязательности заставляет человека в беседе быть искреннее, нежели он обыкновенно себе позволяет. Это делает интервью уникальным источником достоверных сведений о людях и происшествиях эпохи. Кстати, именно поэтому редкий политик или деятель культуры отваживается, собрав свои многочисленные газетно-журнальные беседы в отдельную книгу, отдать их на суд читателей в первозданном виде. Правят так, что от первоисточника почти ничего не остается.
Я же не боюсь предстать перед читателем в изменчивом развитии, ибо заблуждался не в поисках выгоды, а если и обольщался, то от бескорыстной веры в торжество справедливости и здравого смысла, который побеждает обычно в тот момент, когда башня, сложенная из нелепостей, падает на головы строителям. Готовя тексты интервью к печати, я лишь исправил ошибки, неточности, погрешности стиля, объяснимые торопливостью, но оставил в первозданном виде все прочее, хотя мне и неловко за иные тонкоголосые пророчества и наивные суждения. Зато некоторыми моими прогнозами и оценками я горжусь, как поэт гордится метафорой, такой яркой и внезапной, что соперникам по джигитовке на Пегасе остается лишь завистливо цокать языками.