Честное пионерское! Часть 2

Любому здравомыслящему человеку было бы понятно, что найденный в учительской нож никоим образом не делал моего отца виновным в преступлении (папиных отпечатков пальцев на орудии убийства не обнаружили). Тем более что и подруги убитой не указывали на Виктора Солнцева, как на любовника девятиклассницы (не говорили об этом с уверенностью — лишь твердили, что «может быть он, а может и не он»). Соседи Локтевых папу не опознали. Мать Оксаны тоже не припомнила, чтобы видела «физика» у себя в гостях. Папа выглядел жертвой оговора и милицейского произвола. Но на свободу отца не отпускали, хотя его сестра и обивала пороги милицейских начальников. А потом нам сообщили о папином признании.

Почему отец мог признаться в убийстве школьницы, мне намекнул потом бывший майор милиции Каховский (не сказал «прямым текстом» — просто намекнул). С его слов, «признания в те времена получали и не от таких». Получение «чистосердечного признания» — «верный» способ «в кратчайшие сроки» отчитаться перед руководством за раскрытие преступления. Об этом же говорил и тот факт, что за преступления Михасевича в тюрьму упрятали четырнадцать человек (а сколько человек расплачивались за «грехи» Чикатило?). Папа тоже взвалил на себя чужую вину: «сломался» или «поддался на уговоры следователя» — я точно не выяснил, почему он себя оговорил. Вот только в его признание поверили не все.

Через четыре месяца, когда исчезла Нина Терентьева, и зарезали Екатерину Удалову (Оксана, Нина и Катя не просто дружили — они жили в одном доме, в одном подъезде), в папиной невиновности усомнился и Юрий Фёдорович Каховский, старший оперуполномоченный Верхнезаводского УВД, майор милиции (тот самый человек, что задерживал моего отца в сентябре). Каховский предположил, что все три происшествия связаны между собой, что действовал один и тот же преступник. Но у милиции уже были признательные показания по двум убийствам. А тело Нины Терентьевой так и не нашли. Потому майору Каховскому велели «не мутить воду». А когда Юрий Фёдорович не успокоился — его обвинили в «подтасовке фактов» и вскоре уволили.

* * *

Оксана Локтева и Нина Терентьева вышли из актового зала. Они весело переговаривались, смеялись. Шагали девицы не в школьной форме — в одинаковых бежевых блузах и в модных сейчас «варёных» джинсах-бананах. На меня, на Зою Каховскую и на Вовчика подружки внимания не обращали (не оглядывались). Изредка здоровались с шагавшими им (и нам) навстречу старшеклассниками (кому-то махали руками, кому-то посылали «воздушные поцелуи»). Из актового зала девятиклассницы направились к выходу из школы (не задерживаясь, но и не особенно торопясь). Меня их маршрут более чем устраивал. Ведь я собирался схватить Оксану Локтеву за руку.

Я намеревался повторить то, что уже дважды проделал перед сеансами гадания в квартире Каховских (а до того — с Вовчиком и с Зоей в больнице). Вот только в этот раз почти не сомневался в исходе своего эксперимента. Ведь был уверен, что Оксану Локтеву убьют меньше чем через три недели. А это значило, что «припадок» у меня при касании к коже девицы обязательно случится. Потому я и не решился прикасаться к девятикласснице в школе: не желал привлекать к себе ненужное внимание и возвращать себе Мишино прозвище. Да и не хотел я ронять своё бесчувственное тело на землю: ни к чему мне лишний раз ударяться головой о землю и пачкать школьную форму.

— Вовчик, помнишь, что со мной дважды случалось в больнице? — говорил я.

Вовчик и Зоя Каховская с серьёзными лицами вышагивали рядом со мной — слушали мои наставления. Рыжий мальчишка чуть склонил голову (будто целивший рогами во врага молодой бычок), покусывал губы, сжимал кулаки. Мне казалось: он всё ещё переживал из-за того, что нас выставили из актового зала (представлял вечерний разговор с братом?). Хмурила брови и Зоя — сверлила взглядом спины девятиклассниц. Узел её пионерского галстука слегка сместился вбок; с правого плеча девочки соскользнула лямка фартука — Каховская поправила её не глядя, будто почесала за ухом.

— Это когда я терял сознание и «закатывал» глаза, — уточнил я. — Вспомнил?

Вовчик кивнул, провёл рукой под носом.

— Помню, — сказал он. — А чё?

— Замечательно, — сказал я. — Сейчас произойдёт примерно то же самое: у меня будет «приступ» — как только мы выйдем из школы. Потому и прошу вас мне помочь.

Зоя повернула ко мне лицо (встревоженное), попыталась заговорить — жестом попросил её промолчать.

— Так надо, Каховская! — сказал я. — Поверь мне.

Указал на спины девиц, которые маячили уже у самого выхода.

Продолжил:

— На улице я подойду к тем старшеклассницам. Когда отойдём от школы — туда, где будет поменьше народа. Возьму за руку вот ту девчонку, что с красной сумкой. И тут же повалюсь без чувств.

— Но!..

Зоя не договорила: вновь отреагировала на мой жест.

— Так надо! — повторил я. — Хочу кое-что понять. Без «приступа» не обойтись. Ваша задача — не дать мне грохнуться на землю. И всё. Кричать и звать на помощь не нужно.

Взглянул на Вовчика.

— Поможете мне?

Рыжий кивнул, развёл руками.

— Не вопрос, — сказал он.