Честное пионерское! Часть 2

Но согласилась на моё предложение. И в четверг мы отметили Надино тридцатилетие в «узком семейном кругу» — вшестером. Надю я усадил во главе стола. По правую руку от неё примостились Вовчик и Зоя; по левую — отец и сын Солнцевы (сегодняшнее празднование не отменило для Виктора Егоровича приглашение на воскресное мероприятие). Я же уселся напротив Мишиной мамы; смотрел на неё сквозь подаренный Солнцевыми большущий букет гвоздик (прочие цветы остались в вазе на гостином гарнитуре); говорил тосты — поднимал над столом стакан с лимонадом. Вовчик своей болтовнёй создавал непрерывный шумовой фон (будто радиоприёмник). Зоя и Павлик всё больше молчали. А Виктор Егорович щедро и безостановочно отсыпал имениннице комплименты.

* * *

В воскресное утро (то самое: памятное ещё по прошлой жизни) двадцать третьего сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года я проснулся в плохом настроении: со вчерашнего вечера меня одолевало тревожное предчувствие…

Глава 16

В воскресенье, рано утром, я проснулся до сигнала будильника. И около получаса лежал на кровати без сна; смотрел на серый потолок, следил за сновавшими по белой поверхности солнечными зайчиками. Перебирал в уме последовательность событий сегодняшнего дня — тех, что остались в моей памяти, но пока не случились. Локтеву убили (тогда) в промежутке от четырёх до пяти часов (после полудня), но точно — не раньше трёх. Труп обнаружила мать убитой — приехала с работы едва ли не с другого конца города, переступила порог своей квартиры примерно в шесть часов вечера. Мы с отцом приступили к сборке пластмассового броненосца после обеда, когда (по моим подсчётам) Локтева ещё не умерла.

«…А ты такой холодный, как айсберг в океане…» — вспомнил я, как в квартире Локтевых пела с экрана телевизора в моём видении Алла Пугачёва. Перед мысленным взором вновь промелькнули финиковая пальма, перевязанная лентой с сердечками пачка советских денег, застывшие на фоне пруда берёзы (на фотообоях). Вспомнил, как девица хотела спать: как налились тяжестью Оксанины веки, как девятиклассница зевала, как она едва ли не упала на диван. Комнаты в моём видении освещал лишь проникавший через не зашторенные окна свет. Тогда явно была не ночь, не раннее утро и не поздний вечер. Я теперь не сомневался, что Оксану Локтеву усыпили — до того, как несколько раз ударили её ножом.

Я не рассказал майору Каховскому о возможной гибели школьниц: не решился на такой поступок. Потому что не понимал, чем именно «дядя Юра» мог бы мне помочь. Он устроит в Оксаниной квартире засаду? Даже если и так. Но что потом? На основании лишь моих слов он не смог бы арестовать явившегося в квартиру Локтевых человека. Да и явится ли тот — это вопрос без ответа. Я склонялся к мысли, что девицу в то воскресенье усыпил именно убийца. А значит, двадцать третьего сентября он общался с Оксаной. И вероятно, он не чужой ей человек: ведь не только угостил девятиклассницу снотворным, но и раздобыл ключи от её квартиры. Потому я допускал, что убийца узнает о засаде — от той же Локтевой. И затаившийся в квартире девочки Каховский его не увидит.

Меня настораживал ещё и тот момент, что Юрий Фёдорович в прошлой моей жизни наломал в этом деле немало дров. Ведь это именно он по пустяковому, на мой взгляд, поводу задержал Виктора Егоровича Солнцева. Сознательно он совершил ошибку, или действительно допускал причастность к убийству школьницы моего отца — не имело значения. Но сейчас я проверять это не желал. Решил сегодня: во-первых, обеспечу папе алиби (на всякий случай). А во-вторых и в-третьих: узнаю имя (пока потенциального) преступника и помешаю ему убить девчонку. Ну а потом преподнесу имя будущего душегуба майору Каховскому — на блюдечке с золотой каёмочкой. Пусть «дядя Юра» выяснит, зачем и почему тот решил зарезать девятиклассницу.

За судьбу Оксаны Локтевой я не переживал. Потому что в пятницу вновь прикоснулся к руке этой девицы (подкараулил школьницу у выхода из школы) — никакого «приступа» не случилось. На мысли о подобной проверке навела меня Зоя Каховская. Председатель Совета отряда четвёртого «А» класса по-прежнему переживала за судьбу Светы Зотовой. И высказала предположение: если я говорил правду (Света не умрёт в октябре), то теперь я прикоснусь к руке Зотовой и не упаду без сознания. Два урока я решался на подобный эксперимент (замечательно помнил, что испытал в прошлый раз). После третьего урока я всё же схватил курносую одноклассницу за руку — результатом стало лишь удивление в Светиных глазах.