Честное пионерское! Часть 4 (СИ)

Я опомнился: сунул пистолет в сумку. И уже там сдвинул курок и предохранитель. Мои действия словно никто и не заметил. Все смотрели на Весло — тот корчился на земле, прижимал ладонь к плечу. И орал, будто Каховская всё ещё не ослабила «рычаг». Зоя склонилась, подняла с земли нож. Рукоятью вперёд протянула его мне… но тут же передумала, отдала нож Олегу Васильеву. Лежик кивнул (будто поблагодарил девочку за доверие). Мазнул взглядом по лицу Вовчика, по корчившемуся на земле от боли Рудику Веселовскому. Зоя тем временем (под прицелом множества взглядов) заняла место по мою правую руку. Накрыла ладонью мою сумку и прошептала: «Миша, не надо». Васильев решительно шагнул вперёд. Позади него, словно тень, тут же встал Слава Дейнеко (в старенькой меховой ушанке со свисающими потёртыми «ушами»).

— И что тут у вас происходит?! — пробасил Олег. — Какого хрена вы прицепились к нашим парням?!

Он пристально взглянул на предводителя противников. Но Шпуня ответил ему не сразу. А лишь когда отвёл взгляд от лившего слёзы, баюкавшего руку и сыпавшего угрозами в Зоин адрес Рудика.

— Лежик, а ты-то что здесь забыл? — сказал он.

Голос парня прозвучал глухо, но словно по-приятельски.

— Я задал тебе вопрос, Шпуня! — сказал Васильев. — Какого хрена вам понадобилось от наших пацанов?!

Он указал на меня и на Вовчика.

— Неужто ты, Лежик, сколотил собственную банду? — сказал Шпуня. — А мне базарил, что стал спортсменом.

Он развёл руками.

— Мы не банда — мы команда, — ответил Олег. — И своих пацанов в обиду не даем!

Многочисленные голоса подтвердили слова Васильева.

— Мы «верховцевские»! — сообщил Эдик Ковальски.

Его поддержал гул голосов.

— Так это ты своих самбистов привёл? — спросил Шпуня.

Он медленно вынул из кармана руку — продемонстрировал пустые ладони.

Стрельнул взглядом в сидевшего на земле Рудика (тот не умолкал), улыбнулся Олегу Васильеву.

— Ну… так я ваших и не трогаю, — сказал Шпуня.

Он пожал плечами и заявил:

— Этот рыжий не самбист. Пацыки сказали, что он боксёр. А борцы, как я слышал, с боксёрами не контачат. Или я что-то не так понял?

Шпуня сплюнул.

— Наш он! — воскликнула Света Зотова.

Подошла к Вовчику и взяла мальчика под руку.

— Теперь он наш! — сказала она. — Верховцевский!

Рыжий боксёр дёрнул плечом… но промолчал. То ли не решился спорить с «дамой сердца». То ли, как и я, понял: быть ему теперь самбистом.

«Энергии у Вовчика много, — подумал я. — Сможет ходить в обе секции, если захочет. Мы уговорим Дениса Петровича взять рыжего боксёра в „третью“ группу — занятия в секциях будут идти в разные дни. Вовчик и сам и не откажется заниматься вместе со Светкой. Быть ему теперь бойцом „смешанных“ единоборств!»

— А скажи-ка мне, Лежик…

Я не особенно прислушивался к дальнейшим переговорам Васильева и Шпуни. Потому что заметил, с какой ненавистью (пускавший сопли и слёзы) Весло посматривал на Зою Каховскую. Рудик прижимал к груди правую руку. Уже не скулил. Но и не умолкал. Я различал не все слова, которыми сквозь пузыри из слюны и струившуюся из носа кровь сыпал Веселовский. Но понимал, что Весло угрожал Зое. И (как никто другой) понимал опасность этих угроз. Я вспомнил, боль в простреленном плече. И Валерку Кругликова, лежавшего на земле рядом с похожей на нимб лужей крови. Напомнил себе, что Веселовский не прощал обид. Не сомневался: Рудик не забудет, как Вовчик и Зоя его прилюдно «унизили». Сиюминутная месть уже не случится. Но это не значило, что Веселовский не отомстит.

Мой большой палец невольно прикоснулся к курку «Вальтера». Но не взвёл его. Я вспомнил слова Юрия Фёдоровича Каховского о том, что он «оторвёт голову» любому, кто будет угрожать жизни и здоровью его дочери. «А Рудик ей угрожает, — подумал я. — Зоя и Вовчик это подтвердят. Да тут полно свидетелей! Весло сам вырыл себе яму». Я решил, что обязательно объясню «дяде Юре»: угрозы Веселовского — это не пустые слова. Расскажу, к чему привели прочие обиды Рудольфа. Вспомню о своём… о плече Павлика Солнцева, о простреленной голове Кругликова и о смерти Вовчика в моём «видении». Скажу только правду. «Тут и лгать не понадобится, — мысленно произнёс я. — И не придётся стрелять из пистолета». Взглянул на морщинку между бровей Веселовского — прикинул, попаду ли в неё с расстояния в пять шагов.

Зоя будто прочла мои мысли. Девочка прижала к своей куртке мой локоть. Поднесла губы к моему уху. Я почувствовал тепло её дыхания. Услышал её слова.

— Миша, не надо, — прошептала Каховская.

Я кивнул. Выпустил рукоять «Вальтера» (пистолет упал на смятую ткань), вынул из сумки руку. Застегнул молнию (затруднил для себя доступ к оружию), снял перчатки.

— Не буду, — сказал я.

Принял решение. Но не испытал облегчение — почувствовал разочарование. Подумал о том, что я не Александр Великий: рубить мечом Гордиев узел — не мой подход.

—…Я не запугиваю — я предупреждаю… — звучали будто бы вдалеке слова Олега Васильева.

—…Не много ли ты на себя берёшь? — вторил словам Лежика Шпуня.

— Не я, а мы…