Честное пионерское!

Дом семнадцать по улице Первомайской находился в трёх кварталах от той пятиэтажки, где я жил до конца сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года (вместе с отцом). И в двух минутах неспешной ходьбы от семнадцатой школы (которую мне, похоже, придётся посещать). Надя поставила на окрашенные в зелёный цвет доски рядом со мной сумки, платком смахнула со своего лба пот — терпеливо дожидалась, пока я отдышусь. А я с любопытством осматривал двор — совсем небольшой, с множеством ухоженных и огороженных деревянными заборчиками клумб, небольшой площадкой (где, судя по самодельным воротам, детвора вечером гоняла футбольный мяч).

— Мишенька, я на ужин картошку потушила, — сказала Надежда Сергеевна (с намёком на то, что мне пора всё же штурмовать лестничные пролёты).

— Картошка — это замечательно, — сказал я.

Вздохнул и направился к чуть покосившейся двери подъезда.

* * *

В квартиру я ввалился обессиленный и взмокший от пота — на штурм лестничных пролётов потратил не больше четверти часа (сил на подъем хватало, но резво скакать по ступенькам не позволила одышка). Радовался, что Миша Иванов не проживал на четвёртом или пятом этаже — туда бы я взбирался до темноты. Вдохнул тяжёлый застоявшийся воздух, пропахший Надиными духами и тушёной картошкой. Посторонился — позволил Надежде Сергеевне прикрыть хлипкую дверь. Прислонился в прихожей плечом к стене; дождался, пока успокоится дыхание и чуть угомонится трепыхавшееся в груди сердце. Огляделся.

Уже в прихожей сообразил, что квартира Ивановых походила на отцовскую (тридцать два квадратных метра!). Две крохотные комнаты (девять и двенадцать метров), раздельный санузел и миниатюрная кухня (четыре метра!). От входа в квартиру до дверного проема меньшей из комнатушек — два шага (моих нынешних). В маленькой комнате я из прихожей увидел аккуратно застеленную кровать, письменный стол, массивный платяной шкаф и шоколадного цвета штору около входа на незастеклённый балкон с металлическими перилами. В этой комнате мне и предстояло обитать — судя по расставленным на полке над столом игрушечным самолётам.

— Ну, вот мы и дома, — сказала Надя Иванова.

Она сбросила обувь, поставила передо мной тапочки (судя по расцветке, свои запасные — мои «с самолётиками» лежали в одной из сумок с прочими «больничными» вещами). Рванула к балкону, приоткрыла его дверь — впустила в квартиру свежий воздух и шум проезжей части. Грозно взревевший справа от двери холодильник заставил меня вздрогнуть. Наш с папой холодильник раньше тоже стоял в прихожей (но по другую сторону от входа): на кухне для него места не нашлось. Причем, холодильник у нас был точно такой же — двухкамерный «Минск-7». Я прикоснулся к рычащему агрегату рукой, будто проверил, не померещился ли он мне.

Надя истолковала мои действия по-своему.

— Сейчас будем кушать, — сказала она.

Я ответил ей, что не очень голоден; и что не сяду за стол, пока не смою с себя больничную грязь. Перешагнул через широкий деревянный порог, вошёл в меньшую из комнат. Увидел прятавшийся за платяным шкафом книжный стеллаж — пробежался взглядом по корешкам книг. Отметил подборку из серии «Жизнь замечательных людей», несколько книг Булычёва, трёхтомник Александра Беляева от тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года (у папы был такой же), знакомые переплёты старых изданий Леонтия Раковского («Генералиссимус Суворов», «Кутузов» и «Адмирал Ушаков») и Александра Грина, стопку журналов «Вокруг света» и «Техника — молодёжи».

— Неплохо, — пробормотал я. — Для нынешних-то времён…

Заметил стоявшую на полу между шкафами гитару — видавшую виды, с оклеенным потрескавшимися цветными картинками тёмным корпусом. Тут же взглянул на свои руки. Но не нашёл на пальцах мозолей от работы с металлическими нитями (или же те бесследно исчезли за время болезни). Взглядом проверил наличие полного комплекта струн; предположил, что гитара — часть наследства, доставшегося Мише Иванову от сбежавшего в Магадан папаши, как и видневшийся под кроватью деревянный чемодан из-под инструментов (я понадеялся, что он не пустой). Я ткнул чемодан ногой — улыбнулся, услышав внутри него грохот (точно не от пластмассовых игрушек).

Надежда Сергеевна прервала мою экскурсию по комнате: достала из шкафа набор чистой одежды (красные семейные трусы в белый горох, шорты и футболку). Велела мне переодеться в чистое после принятия ванны (я уже не первую неделю мечтал поплескаться в тёплой воде). Трусы мне сразу «приглянулись» (никогда не любил одежду в горошек). Представил, как забавно из них будут торчать мои тонкие ноги — усмехнулся. Напомнил себе, что романтические свидания мне пока не светили — обойдусь и без дорогого белья. Надя расправила белую футболку, продемонстрировала мне яркую вышивку — зелёный самолёт с красными звёздами на крыльях.

— Нравится? — спросила она.