Честное слово

“Примерно в 1973 году, может и в 1974-м, в московской школе на политинформации я, будучи третьеклассником (или четвероклассником), отвечал на вопрос учительницы об очередной внешнеэкономической победе СССР. Не помню сути этой победы, но о ней трубили все советские газеты. Несколько иной взгляд на это событие был у “Радио Свобода” и у “Голоса Америки”. Я рассказал так, как писали в газетах. Учительнице ответ понравился, но она задала дополнительный вопрос:

– А как зовут министра иностранных дел?

И тут я сознательно, делая вид, что это у меня вырвалось автоматически, сказал:

– Андрей Громыко…

Весь класс весело ухмыльнулся!

Мудрая учительница поняла мою выходку и не сдержала улыбки, но, мгновенно взяв себя в руки, аккуратно уточнила:

– Надо же полностью называть!

Я исправился: – Андрей Андреевич Громыко.

По реакции моего класса и учительницы на это я понял, что “Голоса” слушали все. Но помалкивали.

А вот после урока на перемене мои товарищи одобрительно мне сказали: “Ништяк ты прокололся!” (Слов “классно” и “круто” тогда не было.)

Я был доволен…

Возвращаясь к обозначениям матери (мать, мама, мамка, маманя, мамаша, матушка и т. д.), можно заметить, что каждое из них имеет свои стилистические особенности и свою историю.

Возьмем, например, слово мамаша. Если обратиться к русской классической литературе, видно, что когда-то в этом слове не было ни иронии, ни высокомерия, ни грубоватости.

У Толстого, например, Николенька из “Детства” ласково обращается к своей любимой матери: “Ах, милая, милая мамаша, как я тебя люблю!” Так же обращается к матери Раскольников у Достоевского. Да, собственно, и другие герои Достоевского, Толстого, Тургенева. Однако потом с этим словом что-то происходит: оно приобретает вульгарную окраску. Обращение мамаша типично для героев Зощенко. Например, тип с усиками, которого сопровождала в поезде нагруженная узлами старуха и которого пассажиры сначала осудили за эксплуатацию домработницы, но потом амнистировали, узнав, что старуха не домработница, а мать, говорит: “Положите, мамаша, ногу на узел – унести могут”.

Одна знакомая рассказала мне такую историю. Она позвонила в английскую школу, чтобы справиться насчет собеседования, и начала так: “Мне одна мамаша сказала…” На это завуч резко ответила: “У нас здесь таких слов не употребляют” – и не стала продолжать разговор. “Ну почему? – жаловалась знакомая. – Ведь так всегда говорят в поликлинике, в детском саду. А как сказать? Одна мать? Одна знакомая, у которой тоже есть ребенок?” В общем, девочка учится в другой школе, не английской.

[2007]

Зайка моя!

В числе прочих необходимых для жизни речевых навыков человек осваивает то или иное количество ласкательных обращений. На русском Севере мне довелось видеть, как во время свадебного обряда жених, в частности, должен был, поднимаясь по лестнице и входя в дом, сопровождать каждый шаг новым обращением, адресованным невесте.

Любовные обращения – вполне самодостаточный способ выражения любви.

Если сказать – как в названии фильма – Милый, дорогой, любимый, единственный, то дальше можно ничего не говорить, нужная мысль уже выражена.

Одни люди предпочитают одно обращение, другие – другое, одни изобретательны, другие однообразны. Некоторым кажется, что слово милая ничего не значит, а дорогая значит весьма много, другие считают в точности наоборот. Для кого-то легче умереть, чем произнести слово любимый, а кто-то говорит его направо и налево.