Честный Эйб

— Я не понимаю, дорогая, — сказал профессор, — почему мы держим этих людей на кухне? Распорядись, чтоб эту несчастную уложили в кровать в твоей спальне, а мальчика накормили… да и обоим измерили температуру.

— За ними гонятся, — сказала Хэтти.

— Я хотел бы посмотреть на человека, который осмелится переступить порог дома Стоу без моего разрешения! Как говорили древние римляне: «Эст модус ин ребус!», то есть: «Всему есть граница!»

Профессор Стоу был большим знатоком древностей, и в особенности римских, греческих и арабских. Как человек, он ненавидел рабство и всё, что с ним связано. Как учёный, он считал, что насилие не есть способ решения споров, и сомневался, можно ли навязать южанам законы, которых они не хотят. Скрыть у себя чужую лошадь или чужую корову он не решился бы. Но здесь речь шла о человеке — и всё человеческое в профессоре Стоу возмутилось. Он отправился к мэру города и спросил, имеет ли право хозяин беглой рабыни требовать её возвращения на плантацию.

— Видите ли, почтеннейший сэр, — улыбаясь, сказал мэр, — по законам нашего штата, для этого требуется судебное решение. Но вы знаете, что такое суд? К вам придут ночью с шерифом и ордером на арест. Эту чёрную отведут к судье и дадут присягу, что она и есть сбежавшая частная собственность. Судья не станет заступаться за негритянку и выдаст её негроловам. Он всегда так делает.

— Отлично! — сказал профессор Стоу. — В таком случае, я запру дверь моего дома.

Профессор Стоу не открыл бы дверей даже самому губернатору штата, а не то что негроловам! К счастью, преследователи пошли ложным путём.

Но сейчас уже не негроловы, а граждане американского города Цинциннати (мы говорим, конечно, о плохих гражданах) угрожали аболиционистам, которые дают прибежище беглым неграм. Эти граждане скоплялись группками возле редакции газеты «Филантроп» и, сплёвывая табачной жвачкой, ругали черномазых, их друзей, жителей северо-восточных штатов, профессоров, приезжих, редакторов, католиков, трезвенников, квакеров, франтов, грамотных, проповедников, чистоплотных и так далее, и так далее. Затем кто-то бросил камень, другой — и долгим, мелодичным звоном зазвенели вылетающие из рам стёкла редакции. По улицам понёсся клич: «Долой аболиционистов!», и для начала был избит и брошен в реку старый негр, который шёл за водой к общественному колодцу. Потом пострадал бар, из которого вынесли на улицу и распили бесплатно спиртные напитки. Затем кто-то произнёс речь, призывая «свободных американцев» расправиться с «врагами штата».

Вечером, когда Генри Бичер пришёл за Элизой и мальчиком, в городе был полный беспорядок. Перепившиеся молодцы в широкополых шляпах плясали с факелами на главной улице. Редакция «Филантропа» горела. Негры и белые граждане (мы говорим здесь о хороших гражданах) сидели за запертыми воротами. Дом Берни был осаждён. Хозяин и его друзья занимали посты у окон и дверей с двустволками в руках.

— Генри, — сказала Хэтти дрожащим голосом, — что будет, если на вашу повозку нападут?

— Мы окажем сопротивление, — отвечал Генри.

— Генри! Ты духовное лицо!

— Мы уже говорили об этом, Хэтти, — нетерпеливо сказал Генри, — и я позвал моего друга кузнеца Мэ́тьюса. Он не священник и имеет право отстреливаться. Кроме того, он весит триста двадцать фунтов.

— Подождите! — раздался голос сверху. — Я еду с вами!

На — верхней площадке лестницы показался сам профессор, облачённый в длинное жёлтое дорожное пальто и высокие сапоги с отворотами. В протянутой руке он держал свечу.

— Профессор, — спокойно проговорил огромный бородатый Мэтьюс, — вы собираетесь взять с собой свечу в дорогу?

— Нет, — резко отвечал Стоу. — Но кое-что я взял с собой!

— Что именно?

— Сборник евангельских текстов и изречений!

Мэтьюс покачал головой.

— Друг мой, — робко сказала Хэтти, — не лучше ли тебе остаться дома?

— Я еду! — воинственно сказал профессор. — А так как этому дому угрожает опасность, то я просил моих друзей явиться сюда, чтобы защитить очаг американского гражданина и благочестивого христианина от насильников и исчадий порока!

Повозка затряслась по булыжной мостовой. Несколько молодых людей, дежуривших у соседнего кабака с дубинами в руках, бросились наперерез экипажу.

— Гони! — крикнул Генри кучеру. — Не позволяй им подходить к лошадям!

Хлопнул бич, и лошади понеслись вскачь. Один из молодых людей упал, остальные подняли истошный крик.

— Удирают!

— Держи аболиционистов!

— Украли черномазую!

Толпа преследователей всё увеличивалась. Вдали зловеще плясали чадящие огоньки факелов. При выезде из города дорогу едущим преградила целая толпа с ломами, кирками и досками. Полетели камни.

— Господа! — угрожающе протрубил Мэтьюс, приподнимаясь на козлах. — Того, кто желает иметь дело со мной, прошу подойти поближе.

Никто не подошёл. Гораздо удобнее бросать камни из-за спины соседа, чем сражаться с великаном.

— Поезжайте через дома и дворы, — крикнул кто-то в толпе, — а по улицам мы вас не пустим!