Честный враг – наполовину друг

Сын открыл новый номер только недавно, а заодно и мне у своего же английского провайдера, поскольку язык у меня затруднений не вызывал, и на англоязычном сайте я мог вполне свободно ориентироваться. Так что заподозрить, что Зураб осуществляет связь со мной, мне кажется, моим гонителям сложно. Вернее, подозревать-то они наверняка подозревают, но вот перехватить эту связь не могут, не хватает у них технических средств, чтобы провернуть такую акцию, – выйти на меня во Всемирной паутине. Сколько бы не ругали антиглобалисты блага цивилизации, а для таких людей, как я, Интернет – это действительно благо. Да, пожалуй, и для любого, скажем так, разведчика, работающего в чужой стране. Невозможно отследить связи. Особенно если работать через шифрующие программы, каких сейчас существует множество. Я, конечно, не разведчик, я просто гонимый судьбой и людьми. Больше людьми, чем судьбой, но для чего-то даны мне все испытания, значит, следует их перенести с честью. И я переношу.

Зураб у меня не очень уважает эпистолярный жанр. Ему уже девять лет, то есть, по кавказским меркам, он уже почти мужчина и достоин носить оружие. Пусть и облегченное, но письма его все еще по-детски просты и наивны. Простые вопросы и простейший рассказ о себе. Типа: у меня все хорошо, а как у тебя? Мальчику совсем не обязательно знать, как плохо у папы. И потому о своих делах я всегда отвечаю в стиле сына. Ответил и сейчас. И только после этого вышел на другую электронную почту. Там уже ждали сообщение, пришедшее еще два дня назад. Людоеда как раз два дня и не было дома, иначе он, возможно, и не вернулся бы сегодня, потому что этого письма он ждал, и в этом письме должны были содержаться данные, которые потребуют действия.

Чтобы прочитать новое письмо, пришлось включить программу-дешифратор на идентичном входном коде с программой-шифратором, через которую отправлялось письмо. Код шел в первых пяти знаках зашифрованного сообщения. Пока шла расшифровка, а этот процесс может растянуться минут на десять, я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, невольно снова вспомнил, что стало первопричиной всех моих бед...

* * *

– Мои отпечатки? – переспросил я, потому что утверждение поставило меня в дурацкое положение. Если бы меня назвали инопланетянином и заявили, что имеют на это такое доказательство, эффект, думаю, мог бы быть аналогичным.

Старший следователь по особо важным делам смотрел на меня торжествующе и чуть-чуть щурил глаза, чтобы показать свою природную хитрость.

– Именно так. Ваши отпечатки остались на ручках взорвавшейся сумки. И потому было бы естественным предположить, что сумку со взрывным устройством на московский вокзал принесли именно вы...

– Конечно, как это я забыл. В Лондоне по случаю купил на толкучке. Дай, думаю, отвезу в Москву. Не на своем же горбу, на самолете.

Мент в забрале опять продемонстрировал способности солиста-матерщинника. Но аплодисментов не дождался.

– Не ерничайте, Исрапил Хамзатович, – не поддержал мой тон Асхаб Гойсумович. – Это вам не поможет.

– У меня между самолетом из Лондона и поездом до Грозного оставалось четыре часа времени. При московских пробках – только-только добраться... Я даже зайти перекусить никуда не успел...

– Возможно, что вы говорите правду, – внезапно согласился Абдулкадыров. – Вы не успевали. И сумку вам привезли, и передали... Кто привез, кто передал?

Я с обреченным видом пожал плечами, и даже ответом его не удосужил. Настолько обвинение показалось мне абсурдным.

– Тем не менее ваши отпечатки пальцев имеются на ручках, они зарегистрированы в системе всероссийского розыска, и вам никак не удастся отвертеться. И грозит это вам, боюсь, пожизненным заключением. И не надейтесь, что в заключении проживете долго. Там никто больше трех-четырех лет не живет... Вы там сами будете себе смерти желать, это я вам обещаю... Каждый день, каждый час над вами будут издеваться вертухаи. Смерти будете желать, как спасения, но за вами будут следить пристально, и не позволят даже жизнь самоубийством покончить. Вот что такое пожизненное заключение. Но лучшего я вам обещать не могу.

Он говорил очень серьезно и убежденно. В такую речь трудно было не поверить.

– У вас прочные связи с западным миром, хотя сам вы человек восточный по своему менталитету. Вы лучше западных людей знаете, что такое смерть. Но это на Западе пожизненное заключение может длится очень долго. У нас такого не бывает. У нас человек быстро становится трупом, причем трупом живым, которому не позволяют умереть и продолжают его мучить... Страшное это дело, пожизненное заключение.

Он мог бы рассказывать эти страсти еще долго. Но я коротко и ясно сказал:

– Я не мог оставить отпечатки на той сумке. Не было у меня никакой сумки. Все мои дорожные вещи умещаются в небольшом саквояже, который я всегда беру с собой, когда куда-то еду. И не могло быть на сумке моих отпечатков.

– Могли, – с улыбкой сказал старший следователь по особо важным делам. – Не нужно быть таким добреньким. Зачем вы помогали старушке? Зачем вы поднимали ее сумку при выходе из подземного перехода?