ЧЁТ И НЕЧЕТ (полный текст)

Колька полез через спины стащить «сороку» с командного поста, но опоздал. Маша протянула Сауле открытую ладошку. Под заострившимися взглядами ребят девочки строго совершили рукопожатие и, помедлив, разняли руки. Будто все необходимое теперь исполнено, и больше обеим ничего не надо.

Не понравилось Еркину их рукопожатие. Прав Колька: Маша и Сауле не ссорились, вообще ничего меж ними не было - Сашкины пакости не в счет, его злоба, больше ничья, даже Витька вовсе ни при чем… Еркин знал: что-то неправильное произошло, в таком серьезном деле и вдруг послушались Фариду.

Он не хотел даже думать о том, как трудно сейчас гордой Саулешке. Он не размышлял ни минутки, кто прав, кто неправ. Он чувствовал только одно: надо защитить Машу.

За окнами медленно высветлялся новый день. Электрический свет, при котором начался первый урок, все больше желтел, мутнел - вершилось каждодневное противоборство: ночной свет отступает под напором дня, прячется внутрь стеклянных шаров под потолком. О нем все забывают, но приходит всевидящая Серафима Гавриловна.

- Опять днем с огнем? - Она протягивает руку к выключателю, щелчок - и день окончательно торжествует. - Степанова! Только что звонили из городка. Нашлись путешественники.

Еркину казалось: из одной жизни он переместился в другую. Сам остался тот же, но вокруг все стало другое, непривычное. И степь, куда он после уроков брел вместе с Машей, стала другая; они шли без дороги по черно-белой земле, как по другой, неизвестной Еркину планете. Далеко отсюда до весны, до зеленой степи, до озер алого мака, в которые кидаешься с седла… И Маша там никогда не бывала - в степной весне.

- Знаешь, мама говорит: «Все дети как дети, а ты с Витей как кошка с собакой». Я больше всех виновата: сестра, а не знала, не догадывалась… - Знаешь, я тогда звонок слышала, но не подумала… На Сашку разозлилась, а он ведь не нарочно… Знаешь, я в поезде родилась, это всегда со мной, в характере осталось… - Она рассказывала ему обо всем своем, самом обычном, чего и не скрывают никогда, но и не рассказывают беспричинно: о Мусабе, где жил пестрый удод и где дым очага похож на чупчинский, о дяде Леше, которому отец обязан жизнью и которого в мирном поле убил осколок войны. - Папа себе простить не может: почему не уговорил лечь на операцию… Теперь у нас на всем свете никого. Тебе, наверное, трудно понять. Садвакасовы - большое сильное дерево. Хорошо быть веткой сильного дерева.

Еркин тоже рассказывал свое, отдавал все, что само всплывало в памяти: как играл с мальчишками в казахского богатыря Хаджи-Мукана, как спутники над степью летают, синяя автолавка заворачивает к юрте отца, отец весело тратит деньги, ночная орава мальчишек скачет за двадцать километров к чабанам-киргизам в кино…

Никого нет, они вдвоем в степи, но Еркин все время чувствовал чей-то настороженный взгляд: переменившаяся сегодня степь глядела на них во все глаза. Кто вы такие? Зачем складываете вместе свою память? В какую дальнюю дорогу снаряжаетесь?

Еркин видел раньше не раз перемены, которые совершают в степи зима, весна, лето. Видел перемены, совершаемые трудом людей. Впервые понял: есть другие перемены, совершающиеся необъяснимо.

На пути из поселка в городок стоит мазар, сложенный - как и в старину - из саманного необожженного кирпича, но с дверцей из железного прута, - заказ райисполкома, выполненный искусно местным кузнецом, братом Кольки Кудайбергенова. Здесь похоронен член Союза писателей акын Садык, Нурланов дед.

- Я внутрь уже заглядывала, - сказала Маша. - А войти можно? Не запрещается?

- Можно.

Железная дверца, крашенная голубой краской, скрипнула сварливо. Они вдохнули мерзлую глиняную пыль, перемешанную с сухим снегом. На стенке низко - слишком низко! - нацарапано: «Амина».

Разве Еркин не знал, кого частенько прячут разбросанные в широкой степи полуразваленные и новые мазары? Знал. Он отвел глаза от имени, нацарапанного слишком близко к земле.

Амина… Этим летом на джайляу он ее возненавидел. Идет, бедрами качает - мужчины, отцы взрослых сыновей, поворачивают бороды ей вслед. Кенжегали - городской человек, ученый! - тоже закосил глазами. Наверное, и раньше такое происходило при Еркине, но он умел понимающе отворачиваться. Натыкался ночью в траве на парня с девушкой и молча уматывал куда подальше, держал язык на привязи: чего он, маленький, что ли? Но прошлым летом возмущался: проходит Амина, и отцы взрослых сыновей теряют достоинство. А она тут с солдатом.

- Ты о чем задумался? - спросила Маша. - Тут холоднее, чем на ветру. Пошли?

Еркин заслонил спиной голубую железную дверцу, совсем близко притянулись светлые доверчивые глаза.

ЗИМА

Глава первая

У Степановых спрашивают Машу: «Чего же ты не пригласишь в гости сына Мусеке? Фарида ходит, Коля и Нурлан ходят, а сын Мусеке нет».

Еркин не ходит в гости к Степановым потому, что каждый почти вечер бродит по степи около городка и ждет: вот Маша зажгла-погасила зеленую лампу у себя на столе с тетрадками - значит, она сейчас выбежит к нему.