Четники. Королевская армия

Первой волна восстания поднялась в Герцеговине. В отличие от остальных восстаний на территории Югославии, это произошло еще в июне 1941 г., до нападения Германии на СССР. Речь идет о вспыхнувшем 3 июня 1941 г. спонтанном (без организации и офицеров) выступлении людей, протестующих против насилий усташской администрации, которое местные гарнизоны усташей попытались «по немецкому рецепту» утопить в крови, чем еще больше разозлили восставших. При этом восстание проходило в оккупационной зоне итальянцев, не имевших особой причины вмешиваться и защищать от повстанцев хорватскую администрацию, что не осталось незамеченным сербскими повстанцами[253]. При этом 22 июня 1941 г. было воспринято сербскими повстанцами и усташами по-разному. Первые были искренне уверены в победе России и усилили натиск, вторые, ожидая победы Германии, решили ускорить «решение проблемы православных». В конце июля вспыхнула Босния, где также началось восстание сербов против усташей. К началу сентября повстанцы в Боснии держали в своих руках волости Сребреница, Власеница, Рогатица и Зворник, а в Герцеговине — горные дороги и перевалы в волостях Гацко, Любинье, Билеча, Требине и Невесинье. Сербские повстанцы любили бравировать красными знаменами, зная, как они раздражают усташей, и в то же время с особым пиететом относились к довоенным знаменам четнических сообществ, которые также выводили из себя хорватов и мусульман. Идеи коммунистов и националистов пока еще не сталкивались друг с другом, хотя практика восстаний уже выдвигала неразрешимые вопросы.

Исходя из требований ИККИ о борьбе с оккупантами, коммунисты требовали ужесточения отношения к итальянцам, в то время как большая часть повстанцев из народа закономерно видели своих главных врагов в усташах, проецируя эту идеологическую матрицу на всех хорватов и мусульман. Итальянская оккупация представлялась как малое зло, а выступление против итальянцев — как бессмысленная провокация, поскольку было известно, что итальянцы активные противники кровавых бесчинств усташей. Так, например, когда хорватский представитель в Дубровнике попросил у местного итальянского гарнизона помощи против повстанцев, «.. генерал Амико, командир дивизии, очень сердился и сказал, что командующий 2-й армией не будет помогать в то время, как в Мостаре, Тилече, Столцу и Гацко стоят хорватские роты и усташи режут невинных людей, вызывая этим возмущения и репрессии»[254]. Активность восставших уменьшалась, доходило до взаимных ссор и нежелания продолжать борьбу. «Очень часто появляются те, кто говорят, что восстание началось слишком рано, и что нужно было подождать, пока русские подойдут поближе. Многие верят в то, что усташей разоружат, а к сербам будут относиться более человечно, не будут их выселять и преследовать. В результате под этими впечатлениями люди возвращаются по домам и некоторые даже сдают оружие»[255]. Таким образом, восстание в Герцеговине стихало, но в Боснии полыхало с не меньшей силой.

Основной проблемой восставших было отсутствие квалифицированного руководства — большинство офицеров осталось в плену, а сербские жандармы, члены спортивных и патриотических организаций (довоенное общество ветеранов-четников, «Сокол» и др.) либо были убиты в первые дни усташских погромов, либо бежали в Сербию, спасаясь от усташей. Учителя, священники, а зачастую и просто уважаемые крестьяне становились руководителями отрядов четников, только при большой удаче на эти места находились офицеры запаса или отставные унтер-офицеры. Дисциплина была низкой, особую проблему представляло снабжение — причем не только вооружением и боеприпасами, но и продовольствием. Это приводило к тому, что народное восстание потихонечку тонуло в анархии и грабежах, которые неминуемо увеличивали трусость и падение морали. Не меньшую проблему в спонтанном народном восстании представлял и обычный бич — узкий регионализм, нежелание удаляться от родного села и тем более защищать село соседнее.