Четверка (СИ)

Келью пропитывал тяжелый запах болезни. Не только стены, но и пол и потолок здесь были каменными и мрачными. Изможденный седой старик, вытянувшийся на широкой деревянной лежанке, с трудом поднял тяжелые веки, услышав шаги и так же равнодушно закрыл глаза, не проявив никакого интереса к появлению нового лица.

- Эй, дед, это ты князь? - шепотом спросил Сашка. После всех сегодняшних приключений очень не хотелось ошибиться. Спасение какого-нибудь левого старца ему точно не зачтут. А грязные нечесаные волосы, полотняная роба и взъерошенная борода больше подошли бы какому-нибудь юродивому, чем могущественному Светлолереченскому князю. Сашка невольно вспомнил холеного и лощеного княжича. Он даже решил, что князя вполне могли подменить, но ведь не для того он сюда лез, чтобы, ничего не сделав, повернуть обратно? В крайнем случае, хоть потренируется.

Сашка приблизился к лежанке и, протянув руки к телу больного, уже привычно обратился к магии. Но в этот раз все было иначе. Стоило белому сиянию окутать руки, как из груди больного навстречу ему хлынула мгла. Зеленая полоска маны начала стремительно уменьшаться. Парень отшатнулся, но не сдался, упрямо продолжая сливать ману и бормоча привычный спелл: "Исцелись, чертова зараза, блин, ну же, исцелись!".

Белый свет исцеления и черная хрень сомкнулись в воздухе по какой-то неровной границе и стали, как показалось Сашке, взаимоуничтожаться, отъедая друг от друга куски и выбрасывая хищные протуберанцы в чужие владения. Целитель заметил, что один такой белый лепесток прорвался вперед, пробил прореху в черноте и почти достиг тела старикашки. И Сашка, собрав остаток маны, - ее оставалось от силы процентов сорок, -всю ее выплеснул в поддержку этому, самому отчаянному и успешному первопроходцу, подводя его к заветной цели. И усталый и невероятно счастливый от своей маленькой победы, упустил момент, когда ответный посланец мглы коснулся рук неосторожного смельчака. Тело как будто обожгло кислотой, голову пронзил резкий всплеск боли, и Сашка, стремительно теряя силы, рухнул на пол и впервые в жизни потерял сознание.

Он так и не заметил, как больной старик снова медленно приоткрыл глаза, пошевелил руками в поисках опоры, и, не найдя ее, глухо застонал. Несколько минут полежал неподвижно, отдыхая, потом вновь собравшись с силами, чуть приподнялся и позвал:

- Ферапонт! Где тебя носит, неладный?

Дверь в келью приоткрылась, и в проем, пригнувшись, вошел медвежеватый мужик лет пятидесяти самого простецкого вида, с нитками седины в бороде и волосах.

- Неужто очнулся, князь - батюшка! Уж, по правде, и не чаяли даже, - с искренней радостью пробормотал мужик, бросаясь к старому князю, и подхватил его под руки, помогая сесть и устроиться поудобнее. На его крестоьянском лице выделялись широко расставленные крохотные глазки, в которых, однако, светился природный ум и плутоватая хитринка.

- Тише ты, не шуми, - одернул слугу князь Борислав. - Где это я? Давно занедужил? Отчего ничего не помню?

- Да, почитай пятую седьмицу в Храме всех богов, княже, - еще тише отозвался Ферапонт. - Хвороба колдовская тебя почти в могилу свела, да видно порадели боги, надо бы Яриле и Роду дары на алтарь вознести.

- И с этим погоди, - строго одернул его князь, задумчиво оглядывая скудное убранство кельи. - Не бывает так, чтобы боги сами колдовские хвори исцеляли, людскими руками они добрые дела творят. А что за отрок там лежмя лежит, служка?

- Никого сюда из волхвов не допускали. Самолично я службу у кельи нес. Другого пути не ведаю. А коли пробрался сюда мимо меня, так вор. Или убийца!

- А коли убийца мальчишка, хоть и не похож, скорее из родовитых, - князь внимательно вгляделся в лицо паренька, свернувшегося в клубок на каменном полу, словно от сильной боли, - так отчего меня вдруг хвороба отпустила? Или то жертву, богам угодную кто принес? Он, вроде, уже и не дышит даже.

Ферапонт, повинуясь знаку хозяина, склонился к мальчишке и, ухватив за плечо, потряс так сильно, что голова беспамятного несколько раз безжизненно мотнулась взад и вперед, а из горла вырвался слабый хрип. Но парнишка так и не очнулся.

- Жив, злодей-то, - с удовлетворением сказал князь Борислав. - Ты это, Ферапонт, оковы на него надень, чтобы не вырвался, да в свободную келью, по соседству, примости, чтоб никто не видел. Коли не помрет, позже сам допрошу. А ты пока поесть мне принеси, да об исцелении моем никому не слова.