Четверка в четверти

— Разве он пришел? — удивилась Нина Григорьевна.

— Только что пятерку получил, — говорила Юлия Львовна, ставя на место журнал шестого «В».

Нина Григорьевна побежала на третий этаж. У окна две девчонки били мальчишку. Нина Григорьевна приостановила драку. Никого из ее ребят в коридоре не было. Из физического кабинета доносился шум. Никто из кабинета не уходил. Все были в сборе. Нина Григорьевна прислушалась.

— Это неправда! — кричала Оля.

Но ее перекрыл многоголосый вой, а потом раздался спокойный бас Корягина:

— Решение принято. Хочешь идти против класса — пожалуйста.

Нина Григорьевна открыла дверь.

— Где Пенкин? — спросила она.

Наступило молчание. Шестьдесят восемь глаз смотрели в разные стороны. А потом Миронов ответил:

— Вышел. Что-то у него… одним словом, с желудком…

— Нам надо будет, ребята, обсудить статью, напечатанную в газете.

— Правильно! — сказала Оля.

Ребята стали расходиться.

Нина Григорьевна ждала Пенкина до конца перемены. Потом она заторопилась на урок в шестой «А» и, увидев в коридоре Замошину, сказала:

— Пусть Пенкин зайдет ко мне в учительскую на большой перемене.

Не успела Оля ответить, как рядом появился Корягин.

— В учительскую? Хорошо.

— И тогда решим, когда собраться. У вас какой урок следующий?

— География.

— Не забудь прислать Пенкина!

Корягин кивнул в ответ.

Глава третья. Люди после шести вечера

Хорошо человеку на улице, если он знает, куда идти.

Пенкин этого не знал.

Когда он уходил из дому, у него в голове было много мыслей, и ни одной стоящей. Главное — поскорей спрятаться от позора, чтобы его никто не мог разыскать.

Лучше всего — уехать в другой город.

Куда?

В дальнем городе Сызрани на Волге жил у Пенкина дальний родственник — то ли двоюродный дядя, то ли троюродный. Адреса его Пенкин не знал. Но адрес можно было узнать на месте, в справочном бюро. Но чтобы добраться до справочного бюро, надо было добраться до места — прикатить в эту самую Сызрань.

И Пенкин отправился на Южный вокзал. Оттуда однажды приезжал двоюродный дядя.

На Южном вокзале толпился народ. У касс выстроены были очереди. Гена встал в одну из очередей, дождался последнего и пошел читать расписание поездов.

Поезд отходил в восемнадцать сорок. Самое жесткое общее место до Сызрани стоило восемь рублей пятнадцать копеек. Пенкин сосчитал деньги. Те, что он взял из шкатулки, те, что выручил вчера за марки, вместе с теми, что оставались от завтраков. Составилось всего четыре рубля сорок шесть копеек. Не хватало целых трех рублей шестидесяти девяти копеек.

Ехать в Сызрань не получалось. Пенкин вышел на улицу и стал думать — куда деваться. Положение было аховое.

Можно пойти в газету, подумал Пенкин, и раскрыть, что произошло, но это выходило еще хуже.

Вернуться домой — нельзя.

Туда уже, конечно, позвонили из школы, и мама знает все. Мама! А ведь в школе было известно, что ее нет! Все запутывалось самым страшным образом, и ясно было одно — возвращаться никуда нельзя.

С другой стороны, и ехать было некуда. Чтобы ехать в Сызрань, надо было собрать три рубля шестьдесят девять копеек. Каким образом?

Продать альбом с марками? Но альбом лежал дома, а пробраться незаметно домой — невозможно. И кроме того, Пенкину было жаль так, ни с того ни с сего, сразу продать марки, которые он собирал с таким трудом столько лет. Нужно было придумать другой способ заработать три рубля шестьдесят девять копеек. Но сколько ни думал Пенкин, другого способа не придумывалось.

Конечно, можно было найти деньги на улице. В прошлом году Петя Ягодкин нашел на улице рубль. Наверно, где-нибудь по улице и теперь лежал рубль. Но как узнать — где именно. И потом, рубль — не выход из положения, если нужно три рубля шестьдесят девять копеек. На всякий случай Пенкин все же глядел себе под ноги, когда шел. Рубль — тоже не лишний в таком положении. Но рубль на улице не валялся.

Пока Пенкин ходил, ему захотелось есть.

Пенкин зашел в булочную. На полках лежали одна на другой булки, батоны, халы и круги черного хлеба. В сторонке у высоких мраморных столиков стояли отдельные граждане. Они пили кофе и заедали его хлебобулочными изделиями.

Это была неплохая мысль — выпить кофе и съесть булочку. Только надо было выбрать самую недорогую. В углу под стеклом лежали рожки — румяные и, должно быть, хрустящие. Пенкин любил есть рожки. Мама называла их аппетитно и ласково — рогаликами. Дома Пенкин ел их с маслом, а поверх масла еще посыпал солью. Рогалики таяли во рту!

Рогалики оказались довольно дешевые — по пяти копеек штука. Кофе стоило одиннадцать, и пить кофе Пенкин передумал — он решил взять себе чаю на три копейки. Теперь надо было заработать не три рубля шестьдесят девять, а три рубля семьдесят семь копеек.

Через десять минут заработать надо было уже три рубля восемьдесят две копейки, потому что Пенкин съел еще рогалик.

Чтобы поплотнее наесться, Пенкин посыпал на рогалик побольше соли — она стояла на столе совершенно бесплатная, и есть ее можно было сколько хочешь.