Четверка в четверти

Он рассказывал о диковинном времени, когда на улицах будут звякать трамваи, а под землей мчаться поезда. Трамваями назовут повозки без лошадей, а подземные поезда окрестят кличкой «метро», и понесутся они еще побыстрее трамваев. В воздухе будут летать большие птицы из стали, внутри которых усядутся люди будущего.

Это будет, наверно, удивительное время, но еще интереснее казалась смельчакам эпоха, о которой имел обыкновение рассказывать один из них, по прозвищу «Мышкан». Он рассказывал про войны, в которых отважно сражались красные с белыми, советские с фашистами. Это были справедливые и славные войны с буржуями, и в них побеждали смелые, сильные и справедливые люди. Счастливые времена, когда отважные люди дружны и могучи!

Неужели теперь времена не такие?

Дни шли за днями в рыцарских турнирах и занимательных рассказах.

Время шло, и Генрих все больше подумывал об отъезде.

Ближе всех из кружка смельчаков сошелся он с верным и сообразительным Мышканом. Мышкан и подсказал ему хитроумный способ — как добыть денег.

Некоторые рыцари, вдоволь напившись вина в трактирах или в винных лавках, бросали те сосуды, в которые было оно заключено. Между тем сосуды эти могли быть отданы любому трактирщику за небольшое вознаграждение.

Таким способом можно было в несколько дней скопить средства, необходимые Генриху для его путешествия.

Мышкан помог Генриху, и в полторы-две недели удалось скопить состояние, потребное для покупки билета (слово «билета» вычеркнуто), коня, снаряжения и продовольствия в дорогу. Недоставало каких-нибудь шести-семи фартингов, и верный Мышкан протянул их Генриху, сказав: «Отдашь как-нибудь!»

Генрих горячо поблагодарил его.

К концу недели все было готово к отъезду.

Не без печали готовился Генрих покинуть хижину гостеприимных Миронэ, которые о нем так пеклись!

Но неотложные дела звали его в дорогу.

Наступил день накануне отъезда. С утра Генрих решил проститься с городом, где он родился, жил, с тем городом, который он покидал навсегда.

Снег застыл маленькими серебряными искорками на деревьях, вытянувшихся вдоль городских улиц. Снег сердито поскрипывал под ногами.

Он был сердитым и жестким. А ведь так недавно он был добрым и пушистым, и из него получались отличные снежки!..

Генрих шел и шел, как вдруг чуть не попался в ловушку. На другой стороне улицы он заметил одного из своих бывших соучеников по шестидесятому колледжу. Ну да, это был проворный Андрэ. К счастью, Андрэ взглянул в этот момент на циферблат своих часов и Генрих успел укрыться за выступом соседнего дома. Андрэ, никого не обнаружив, проследовал дальше, а Генрих невольно вспомнил про колледж.

Он вспомнил, как, полный самых радужных надежд, переступил он его порог всего полгода назад, как пытался завязать дружеские отношения со многими своими сотоварищами. И как жестоко те его отвергли!

И Генрих не жалел, что прощается с ними! Только одно обстоятельство тревожило его. У него по случайности оказался дневник той самой Гэлл, в которую, как может быть помнит благосклонный читатель (даже сам себе Генрих не признавался в этом), был он тайно влюблен.

О, ему казалось, что Гэлл больше, чем другие, понимала его! Иногда, пусть в редкие минуты, он ловил ее взгляд, направленный на него. И в этом взгляде мелькали грусть и участие.

Да, она была прекрасна! И теперь, покидая навсегда родной район, Генрих невольно думал о ней, только о ней, о ней одной.

«Что же делать с дневником?» — думал он и на всякий случай еще вчера положил дневник на письменный стол на самое видное место, как память о той, которую он (не признаваясь себе в этом) тайно и нежно любил.

— Ну, вот и все, — мысленно воскликнул Генрих, глядя на свой дорожный мешок. — Завтра — в путь!

Как только он устроится на новом месте, мыслил он, то обязательно пришлет с нарочным или с оказией пакет своим родителям. Там он откровенно расскажет все, дабы они не тревожились из-за его таинственного и внезапного исчезновения…»

Глава третья. Чужой дневник

В пятницу Геннадий сообщил Мирону Сергеевичу, что отец вызывает его в Боливию, куда он и отправится в воскресенье. На предложение Мирона Сергеевича проводить его Геннадий ответил вежливым, но решительным отказом. Провожать Геннадия намерен был, по его словам, друг детства.

Друг детства появился в квартире на следующий день.

Друг детства не понравился Мирону Сергеевичу.

Даже не поздоровавшись, он прошел в комнату Пенкина и очень долго о чем-то шептался с ним. Потом они вдвоем складывали вещи. Друг детства принес Пенкину припасы, необходимые в дороге, — бутылку томатного сока, галеты Здоровье» и пачку папирос «Беломорканал» московской фабрики «Ява».

Уложив вещи, они еще немножко пошептались, и друг детства собрался уходить. Он категорически отверг приглашение к обеду. Сухо поклонившись хозяевам дома, друг детства исчез.

А Пенкин, пообедав и поговорив немного о флоре и фауне Боливии, вышел попрощаться с городом (см. предыдущую главу). Тут-то и охватило Мирона Сергеевича безотчетное беспокойство.

Он уже с четверга почуял неладное.