Четверо Благочестивых. Золотой жук

– Я видел его в воскресенье вечером… Милый старичок, пылкий и прирожденный оратор. Я сидел в глубине небольшого зала и слушал его речь (на французском) в защиту прав человека. Это был Жан Жак Руссо, Мирабо, просвещенный Брайт, а аудитория в основном состояла из юнцов-кокни, которые пришли туда, чтобы потом рассказывать знакомым, что побывали в храме анархизма.

Пуаккар нервно побарабанил пальцами по столу.

– Скажите, Джордж, почему такие вещи никогда не обходятся без банальности?

Манфред рассмеялся.

– Помните Андерсона? Когда мы заткнули ему рот кляпом, привязали к стулу и сказали, почему он должен умереть… Когда в полутемной комнате не было ничего, кроме умоляющих глаз приговоренного, мерцающего приглушенного света лампы и вас с Леоном и несчастной Клариссой в масках. Вы стояли молча, а я читал смертный приговор… Помните, как в эту минуту в комнату из кухни снизу донесся запах жареного лука?

– А вспомните цареубийцу, – подхватил Леон.

Пуаккар кивнул.

– Вы имеете в виду корсет? – уточнил он, и остальные двое засмеялись.

– От жизненной прозы невозможно отделаться, – вздохнул Манфред. – Бедный Гарсиа, от которого зависят судьбы наций, и любопытные девицы из окрестных лавок; трагедия и запах лука; выпад рапиры и китовый ус корсета… Они неразделимы.

Все это время Тери курил сигарету за сигаретой и смотрел на огонь, подперев голову руками.

– Возвращаюсь к нашему делу, – сказал Гонзалес. – Я полагаю, больше мы ничего не можем сделать до… того самого дня?

– Ничего.

– А после?

– Наши художественные репродукции.

– А после? – повторил Пуаккар.

– Есть дело в Голландии, а именно, Херман ван дер Биль, но там ничего сложного. Предупреждать его надобности нет.

Пуаккар посерьезнел.

– Я рад, что вы заговорили о ван дер Биле, за него давно уже надо было взяться… Через Хук ван Холланд или через Флиссинген?[22]

– Если будет время, через Хук, конечно.

– А Тери?

– Я о нем позабочусь, – легкомысленно произнес Гонзалес. – Мы с ним поедем по суше, в Херес… Там, где девушка, – улыбнувшись, добавил он.

Объект их разговора докурил десятую сигарету и, тяжело вздохнув, выпрямился.

– Забыл вам сказать, – продолжал Леон. – Сегодня, когда мы выходили на прогулку, Тери очень заинтересовался объявлениями, которые висят на каждом углу. Ему очень хотелось знать, почему их читает так много людей. Пришлось ему солгать… А я терпеть не могу ложь, – Гонзалес говорил совершенно искренне. – Я наплел ему что-то о скачках или о лотерее, и он, кажется, поверил.

Тери понял, что говорят о нем, несмотря на то что его имя произносилось на английский манер, и стал прислушиваться.

– Мы оставим вас развлекать нашего друга, – встав, произнес Манфред. – Нам с Пуаккаром нужно провести несколько экспериментов.

Двое вышли из комнаты, прошли по узкому коридору и задержались у небольшой двери в самом конце. Большая дверь с правой стороны, закрытая на задвижку и висячий замок, вела в студию. Вытащив из кармана небольшой ключ, Манфред отпер дверь, вошел и щелкнул выключателем, озарив комнату тусклым светом запыленной электрической лампочки. Было заметно, что здесь недавно пытались навести порядок. С двух полок был убран мусор, и теперь на них стояли ряды маленьких ярких бутылочек, с номером на каждой. На зеленом сукне грубого стола в беспорядке громоздились всевозможные мензурки, пробирки, конденсаторы, химические весы и две странного вида стеклянные машины, похожие на газогенераторы.

Пуаккар придвинул к столу стул и осторожно поднял металлическую чашку, которая стояла в миске с водой. Манфред, смотревший через его плечо, сказал что-то насчет густоты жидкости, наполовину заполнявшей этот сосуд, и Пуаккар слегка кивнул, будто услышав комплимент.

– Да, – произнес он довольным голосом, – полный успех, формула оказалась абсолютно правильной. Скоро она нам пригодится.

Он поставил чашку обратно в миску, потом сунул руку под стол и достал из ведра пригоршню ледяной крошки, которую аккуратно высыпал вокруг резервуара.

– Я называю это multum in parvo[23] взрывчатки, – сказал он, снял с полки пузырек, согнутым мизинцем открыл пробку и капнул пару капель беловатой жидкости в металлическую чашку. – Это нейтрализует элементы, – сказал Пуаккар и вздохнул с облегчением. – Я человек не нервный, но только сейчас за последние два дня почувствовал себя спокойно.

– Запах просто жуткий, – пожаловался Манфред, закрывая платком нос.

Над чашкой поднялся легкий дымок.

– А я на такие мелочи никогда не обращаю внимания, – сказал Пуаккар, опуская тонкий стеклянный стержень в смесь. Потом он вытащил стержень и посмотрел, как с его конца стекают красноватые капли. – Прекрасно, – промолвил он.

– И теперь это не взорвется? – спросил Манфред.

– Теперь это не опаснее чашки шоколада.

Пуаккар вытер стеклянный стержень тряпочкой, поставил пузырек на место и повернулся к товарищу.

– Что теперь? – спросил он.

Манфред ничего не ответил. Он отпер старый сейф, стоявший в углу комнаты, извлек из него полированную деревянную шкатулку, открыл и показал Пуаккару ее содержимое.