Четверо детей и чудище

— Робби обнаружил новый Серенгети[2], а я строю Тадж-Махал[3], — сказала я.

— Чего? — не поняла Шлёпа и присела рядом на корточки.

Моди потянулась к своему поильнику.

— Попить, — сказала она и расплакалась, увидев, что ее бутылочка вся в песке.

— Не переживай, Моди. Я потом его вымою, а пока что мы копаем, видишь? Я строю тебе красивый замок из песка.

Моди уставилась на горку песка, словно ждала, что она сейчас превратится в сказочный дворец. Но увы.

— Попить, — потребовала она и опять потянулась за поильником.

— Подожди минутку, я еще немножко покопаю, — сказала я. — Давайте помогайте!

Робби послушно рассовал свое стадо по карманам и начал копать руками.

— От тебя никакого проку, — злобно процедила Шлёпа. — Вот так надо! — Она опустилась на четвереньки и стала энергично рыть песок. — Понял?

— Так под ногти забивается, — сказал Робби.

— Вот жалость-то, — усмехнулась Шлёпа. У нее самой ногти были обкусаны до мяса. Она продолжала копать, поднимая вокруг себя настоящую песчаную бурю. Потом вдруг замерла и вскрикнула.

— Что? Что такое? На камень напоролась? — заволновалась я.

— Там что-то есть! — Присев на пятки, она показала на яму.

— Ну да, ха-ха. — Я решила, что это очередная ее выходка. — И что там? Гниющий труп, как в твоих любимых страшилках Марвела О’Кэя?

— Оно живое, — сказала Шлёпа. — Теплое и дергается.

— Зверек! — обрадовался Робби.

— Не обращай внимания, Робс. Она водит нас за нос.

— Да нет же. Смотрите! — Шлёпа выбросила из ямы еще горстку песка.

Мы все посмотрели — и увидели лапу. Коричневую мохнатую лапу с розовыми подушечками и аккуратными коготками. Она отчаянно барахталась, пытаясь зарыться в песок. Шлёпа попробовала ее схватить.

— Осторожно ты! — крикнул Робби так яростно, что Шлёпа оторопела и застыла. — Ты его спугнешь. Дай я попробую. — Он наклонился и очень ласково сказал: — Не бойся, зверечек. Все хорошо. Мы тебя не обидим. Если захочешь, спрячешься обратно в норку. Мы только хотим посмотреть — вдруг ты поранился? Я сейчас песок уберу, это совсем не больно…

Робби откопал короткую крепенькую мохнатую лапу, а потом довольно-таки крупную попу.

— Что бы это могло быть? — задумался он.

— Гигантская крысища! — предположила Шлёпа.

— Нет, для крысы он слишком пушистый, — не согласился Робби.

— Может, сурикат? Они зарываются в песок, — сказала я.

— Сурикаты такие толстые не бывают, — ответил Робби. — Даже не знаю, что это.

— Кисонька, киска! — позвала Моди.

— У него хвоста нет, — сказал Робби.

— Зато попища огромная! — взвизгнула Шлёпа.

— Цыц! У самой не меньше, — мстительно ответил Робби. — Помолчи, ты его пугаешь. Ну вот, зверушка. Можешь еще чуть-чуть вылезти?

Зверушка изо всех сил старалась зарыться поглубже, но Робби очень аккуратно подкопал с обеих сторон, а потом крепко схватил животное.

— Обещаю, мы тебя не тронем, — прошептал Робби.

Лапы перестали елозить, и Робби осторожно потянул туловище на себя. Зверь выскочил из песка. Мы в изумлении уставились на него. Он был куда толще, чем мы ожидали. Мордочка у него была вся сморщенная и страшно недовольная. Глаза покачивались на тоненьких стебельках. Вися вверх тормашками, существо неодобрительно разглядывало нас. Усы у него — все до единого — торчали дыбом.

— Может, это разжиревшая обезьяна? — спросила Шлёпа. — У нее морда вся в морщинах, как у обезьяны.

— Бизьянка! — повторила Моди.

— Вообще похоже, только у них не бывает таких глаз, и у этой хвоста нет, — шепотом сказал Робби. — Не знаю я, что это за чудище.

— Я знаю! — завопила я. — Это псаммиад! Это точно псаммиад, как в моей книжке. Похож как две капли воды. Ну пожалуйста-пожалуйста, скажи, что ты псаммиад!

— Разумеется, я псаммиад, — очень сердито сказало чудище. — И с лицом у меня все в порядке! Морщины просто указывают на мой весьма почтенный возраст. Меня всегда признавали выдающимся представителем моего вида. А теперь, юноша, будьте любезны, переверните меня. Я не имею желания вести беседу, пребывая в этом нелепом и унизительном положении.

Робби дрожащими руками перевернул существо на лапы. Мы все вылупились на него, утратив дар речи и способность поддерживать даже самый непритязательный разговор. Шлёпа потрясла головой, как если б ей вода в уши попала.

— Оно что, разговаривает? — Она таращилась на нас с Робби, как будто мы только что показали гениальный чревовещательский трюк. — Я знаю, это вы всё подстроили, — неуверенно сказала она.

Моди потянулась к чудищу пальцем. Шлёпа отдернула ее назад:

— Не надо, Моди. Вдруг оно кусается!

— Я в самом деле начну кусаться, если ты так и будешь верещать дурным голосом. Какая невоспитанность, — сказало чудище. — Конечно, я умею говорить — и уж получше тебя, крикун-визгун-не-пойми-кто. Как тебя звать?

— Шлёпа, — прошептала она.

— Шлёпа? Помилуйте, какие в эту новую эпоху короткие и вульгарные имена. Ты какого пола будешь — девица или юноша?

— Я девочка, мое настоящее имя — Саманта, только я его терпеть не могу, — буркнула Шлёпа.