Четверо детей и чудище

Мы спустились на частную парковку, где Бульдог как раз выгуливал щенка Громилу. Кошка Кроха и шиншилла Обезьянка спали в машине, свернувшись клубочком, каждая в своей переноске, а попугай Горлан, сна ни в одном глазу, вовсю горланил.

— Эта птаха, дай ей бог здоровья, поет еще громче вас, Шлёпа, — сказал Бульдог. — Посидел с ней в машине, так у меня чуть крыша не поехала.

— А я громко пою, да? — удивилась Шлёпа.

— Сдается мне, вы можете всю арену «О2» без ушей оставить, и микрофон без надобности, — засмеялся Бульдог.

— Пора ехать. Сегодня у нас просто ни минуты свободной, — заторопилась Наоми.

— Мы едем на «О2» — на огромный стадион, где все звезды выступают? — спросила Шлёпа.

Наоми и Бульдог рассмеялись, как будто она остроумно пошутила.

— И что, я там петь, что ли, буду? — продолжала допытываться Шлёпа.

Наоми достала из сумки листовку с надписью «Шлёпа» большими «рваными» буквами и фотографией девчонки в экстравагантном серебряном костюме и серебряных туфлях на высоком каблуке. Девчонка сжимала в руке микрофон и пела во все горло, откинув назад голову.

Шлёпа уставилась на фотографию. Она впервые при нас лишилась дара речи.

— У тебя концерт сегодня в полвосьмого, — сказала Наоми.

— А билетов много продано? — шепотом спросила Шлёпа.

— Все до единого. Двенадцать тысяч.

Мы все захлопали глазами.

— Двенадцать тысяч человек — и все они придут, чтобы на меня посмотреть! — пробормотала Шлёпа. — Я точно богатая и знаменитая! Знаменитее Розалинды, и Робби, и Моди! Класс!

Это было что-то необычайное — к арене «О2» стекалась толпа народа, и все шли на концерт нашей Шлёпы. Заметив нашу машину, люди начали скандировать: «Шлёпа! Шлёпа! Мы любим Шлёпу!»

Шоферу Бобу пришлось потрудиться, чтобы подъехать к служебному входу, а Бульдогу и целой орде охранников — потрудиться еще больше, чтобы в целости и сохранности доставить нас (и всю нашу живность) из машины в здание. Нас вели по лабиринту коридоров, и всю дорогу работники арены, все в одинаковых футболках, улыбались, кивали и желали Шлёпе удачи.

Нас привели в просторную гримерку. Там было огромное зеркало и стойка с роскошными сценическими костюмами — серебряными, и вырви-глаз-розовыми, и канареечно-желтыми, и алыми, и черными кружевными, — и ко всем были подходящие по цвету туфли на каблуке.

— Мои костюмы! — повторяла Шлёпа, поглаживая наряды и поочередно влезая в туфли.

Еще там был стол с затейливыми крошечными тортиками со сливочным кремом, и каждый — под цвет одного из Шлёпиных костюмов: с ванильным кремом и серебряными бусинками; розовый с малиной; желтый ананасовый с вишней; c маленькими яркими клубничинами; и темный черносмородиновый, посыпанный радужной крошкой.

— Вкуснятина! — И Шлёпа умяла один тортик в три хороших укуса.

Еще в гримерке были мягкие кожаные диваны и специальная большая клетка, куда Моди посадила свою шиншиллу. Мой котенок и щенок Робби бегали по комнате и играли друг с другом в салочки. Для попугая Горлана в углу поставили огромную золоченую клетку. Он прыгнул на жердочку и заголосил: «Шлёпа, Шлёпа! Мы любим Шлёпу!»

— Любит меня, — захихикала Шлёпа. — Они все меня любят.

— Время поджимает, Шлёпа. Пора бы начинать готовиться, — поторопила Наоми.

Шлёпа села перед большим зеркалом, пришла девушка-визажистка в синем комбинезоне и стала ее красить: подвела глаза, нанесла блестки на щеки и нарисовала ярко-красные губы бантиком. Мы завороженно смотрели, как Шлёпа меняется на наших глазах. Даже Робби рот разинул.

— Моди тоже блестючки! — сказала Моди, и визажистка намазюкала ей кончик носа.

— Какой костюм первым наденете, Шлёпа? — спросила девушка.

— М-м-м, пусть будет серебряный. — Шлёпа еле шевелила губами — боялась смазать помаду.

Визажистка зачесала короткие Шлёпины волосы назад, приладила здоровущий хвост такого же в точности темного оттенка, а на висках прицепила маленькие серебряные заколки. Потом Шлёпа ушла за шторку мерить серебряный костюм.

— Вот зараза, тугой, как резина! — пожаловалась она. — Не могу влезть!

Она целую вечность возилась за шторкой — но когда вышла, мы все зааплодировали. Я переживала: костюм был очень открытый, практически как купальник, а Шлёпа у нас крепышка, но оказалось, он ладно скроен, утягивал ее где надо и в целом очень стройнил. На Шлёпе были сногсшибательные колготки в сеточку и серебряные туфли на каблуках. Она продефилировала по гримерке, руки на бедрах, помахивая хвостом на затылке.

— Шлёпа, ты и впрямь как звезда, — восхитилась я.

— Я звезда и есть! — подтвердила Шлёпа.

— Звезда, звезда, звезда! — прокаркал попугай, и Шлёпа отвесила ему поклон.

Тут постучали в дверь.

— Пять минут до выхода, мисс Шлёпа! — крикнул кто-то из рабочих сцены.

— Ой-ёй! — испуганно сказала Шлёпа. И словно вдруг опять стала маленькой девочкой.

— Все будет хорошо. — Я взяла ее за руку. Рука была ледяная. Шлёпа вцепилась в меня.

— Ты же читала книгу, Розалинда, — зашептала она. — С желаниями всегда облом выходит?

— Не будет никакого облома, — сказала я, хотя у самой от нервов крутило живот.