Четверо из России

– Настоящие германские имена! – громко воскликнул генерал. – Так вот, Грета, что ты будешь делать на фронте?

Я сразу вспомнил, что Белка до сих пор говорит по-немецки с большим акцентом и потому бухнул:

– Господин генерал, извините, но она с тех пор, как мы подверглись налету, стала немой и плохо слышит.

– Да? Жаль, жаль… Такая хорошая немецкая девочка и – контузия! К врачу обращались?

– Доктор сказал, что со временем может пройти…

– Как жалко! – произнес генерал и, пересев к Белке, погладил ее по волосам. – Ну что ж, я прикажу отвести вам купе. Располагайтесь… Вы, наверно, основательно измучились?

– Ох, господин генерал, до того измучились, что едва стоим на ногах.

– Ложитесь и отдыхайте… Завтра поговорим… – Генерал вызвал одного из подчиненных и приказал: – Дайте им умыться. Есть хотите? Нет? Тогда пусть ложатся.

Поезд тронулся. Мы отправились с нашим провожатым в туалет, где он дал нам мыло и каждому – по полотенцу.

– Умывайтесь! А потом, – солдат приложил руку к щеке, – бай-бай.

Когда я возвращался, то невольно задержался против купе генерала. Дверь была прикрыта неплотно, и я услышал, как кто-то говорил:

– …большая ответственность. И я должен предупредить вас, господин генерал, что нельзя столь безрассудно доверяться первым встречным.

– Что же, Фольмер, по-вашему, дети – шпионы? – ехидно спрашивал генерал.

– Не знаю, кто они…

– Тогда молчите, Фольмер! – гремел из купе начальственный голос. – Вы готовы тащить в гестапо каждого невинного младенца.

– Господин Гиммлер приказывает нам подозревать каждого. Поэтому разрешите мне, господин генерал, принять необходимые меры предосторожности.

– А это уж ваше дело. Для того вы и существуете. Только предупреждаю, Фольмер, чтобы все было сделано изящно…

Я понял, что разговор идет о нас, и на цыпочках вернулся в свое купе. Ребята устраивались спать. Димка лежал на второй полке, а Белка старательно заправляла постель внизу.

– Вот хорошо получилось! – радостным шепотом приговаривала Нюра. – Так мы, пожалуй, доедем до самого Острогорска.

– Еще чего захотела!

– Приедем в Острогорск, – тихо произнес я, – а там уж стоит у вокзала машина. А шофер бегает по всему вокзалу и спрашивает: «Скажите, вы не знаете, приехала Анна Соколова?»

Мы улыбнулись.

– Знаете что? – помолчав, вдруг прошептала Белка. – Мне так и кажется, что над моей полкой появится сейчас Левка. Встанет Левка, приподнимется и скажет: «А что, Молокоед, здорово получилось, правда?»

– Да, – ответил Димка. – Эх, Левка, Левка! Когда мы поймали в лесу Соколова, – помнишь, Вася? – так Большое Ухо стоял с топором в руках… Ты, говорит, ногами-то не особенно взбрыкивай. Это он твоего отца так, – добавил Димка, обращаясь к Белке.

Но Белка уже спала. И Димка отвернулся к стене. А я лежал на спине и думал: «Кто такой этот Фольмер? Как мы должны перед ним изворачиваться?»

Когда я уже начал засыпать, послышались чьи-то осторожные шаги в коридоре. Шаги смолкли против нашего купе. Потом мне показалось, что кто-то с другой, внешней, стороны щелкнул ключом.

Я встал и подошел к двери. Она была закрыта.

КАРТА НЕМЕЦКОГО НАСТУПЛЕНИЯ

Самообладание никогда не покидало Аммона, даже в самых опасных случаях.

А. Грин. «Искатель приключений»

Когда я проснулся утром, то первым делом бросился к двери. Она легко открылась.

– Ты что, Молокоед? – спросил Димка, глядя на меня со второй полки.

– Я? Ничего… – мне не хотелось беспокоить Димку ненужными подозрениями. Димка вдруг рассмеялся:

– А я думал, ты что-нибудь приметил…

Я внимательно посмотрел на Димку. Он все так же смотрел и улыбался.

– Что смотришь?

– Думаю над тем, кто о нас тут печется. Ночью мне надо было выйти, я стукнулся, а дверь закрыта… Наверно, нас все-таки подозревают…

Поезд между тем несся на восток. Летели мимо станции, разъезды, будки и телеграфные столбы. От столба до столба идти да идти… А мы пролетали это расстояние за секунды!

Все чаще попадались разрушенные станции и города. Мелькали тянувшиеся на многие километры развалины. Удалось прочитать таблицу со знакомой надписью «Брест». Значит, поезд шел уже по советской земле, истоптанной фашистскими сапогами.

Мы с горечью следили за разворачивавшейся панорамой. Небо – серое-серое – будто плакало оттого, что на нашей родной земле хозяйничали фашисты. Под дождем, едва шевелясь, работали на железной дороге наши люди, и по тому, как смотрели они на поезд, по взглядам, которые бросали на нас, мы чувствовали всю глубину ненависти русских к фашистам.

Часто мы видели, как немецкие солдаты восстанавливали разрушенный путь. Бросалось в глаза, что среди солдат много стариков, горбатых и хромых людей, – должно быть пригнанных сюда после тотальной мобилизации. Мы слышали о ней, когда работали у Фогелей, и нам очень хотелось, чтобы под тотальную мобилизацию попали наши мучители Паппенгейм и Камелькранц.

Из соседнего вагона пахнуло чем-то до головокружения вкусным. Я сознательно написал: «до головокружения». Так действовал этот, проникавший в душу аромат.