Четверо из России (сборник)

— Ну-ка, еще раз, — я приподнял над камнем шапку.

Выстрела не последовало. Враг или не хотел себя выдавать, или испугался наделанного переполоха и убежал.

Солнце уже скрылось за утесами на той стороне Зверюги. Начинало смеркаться. Я соорудил из лопаты, кирки, пиджака и шапки чучело, высунул его и начал всячески поворачивать, будто кто-то из нас перестал скрываться и оглядывается, собираясь уходить.

Выстрела не последовало и на этот раз.

Мы посидели еще немного, выбрались из котловины, отыскали тропинку и, почти не дыша, ежеминутно останавливаясь и прислушиваясь, пошли от проклятого места.

В сумерках казалось: каждый куст бросается на нас, собирается выстрелить. В одном месте нам послышалось, что кто-то идет следом. Мы остановились и замерли. Отчетливо прошуршали три-четыре шага, и все смолкло. Шагов совсем не стало слышно.

Димка осторожно приблизился ко мне, взял меня за руку:

— Васька, я его вижу…

— Где? — еще тише спросил я.

— Вон береза, та, у которой сучья спускаются… Чуть правее между стволом и суком… Видишь?

Я вгляделся и заметил около куста какого-то человека. Он стоял, повернувшись к нам, и смотрел. Неужели старик? Тогда почему он не стреляет?

Я потянул Димку за руку:

— Ложись!

Мы оба легли, а сами смотрели все время на того, кто стоял около куста.

— Ползем!… Только тихо.

И мы поползли, все время оглядываясь. Наконец остановились под кустом.

Снова послышались осторожные шаги.

Человек вроде приближался к нам. Тогда я толкнул Димку: «Побежали!» и помчался, не разбирая ни кустов, ни сучьев, которые рвали мою одежду.

Когда мы добрались, наконец, до Золотой Долины, было совсем темно.

С отчаянно колотившимся сердцем, с дрожью в ногах я спросил Димку:

— Как думаешь, кто это был?

— Пенек, — нервно рассмеялся Димка.

— Сам пенек… — огрызнулся я. — Ты же показывал и ты же говоришь: пенек. А шагов не слышал, что ли?

— Слышал!

— Ну так нечего и прикидываться!

Я еще раз оглянулся. Легонько шумел лес, одно дерево со скрипом терлось о другое. Со стороны реки доносилось журчание струй. Над нами пролетела тень, и через минуту послышался крик козодоя. Потом как закричит кто-то, как захохочет, у меня так и пошли мурашки по телу…

Никаких шагов больше не было слышно, и мы пошли к темневшей неподалеку хижине. В ней никого не оказалось.

— Левка! — тихо позвал я.

Федор Большое Ухо вылез из кустов, растущих рядом с хижиной.

— Ты что же не разводишь огонь?

Левка махнул рукой, вытер рукавом слезы и забормотал, срываясь на плач:

— Какой тут огонь!… Не знаю… как жив… остался.

В сумерках Левка услышал недалеко от хижины выстрел и отчаянный собачий визг. Через несколько минут к хижине приползла Мурка. Она была вся в крови и уже не держалась на ногах. Левка наклонился к ней, хотел взять на руки, но собака перевернулась на спину, лизнула Левку в лицо, несколько раз шевельнула хвостом и затихла.

Вскоре Левка увидел, что от опушки к нему направляется старик. Он был с ружьем и нес его перед собой так, как носят охотники, готовые каждую секунду вскинуть и выстрелить.

Левка не стал ждать этого, бросился в лес. Старик тоже побежал за ним, но Федор Большое Ухо лег в ямку и притаился в ней, как кролик. Он слышал — под ногами старика трещали ветки, шумели кусты. Временами негодяй подходил совсем близко. Левка не выдержал пытки, на четвереньках пробежал несколько шагов и улепетнул к речке. Там, спрятавшись под обрывом, выждал, когда старик уйдет к своей норе, и только тогда вылез из-под обрыва, стал ждать нас в кустах.

Мы стояли и совещались в темноте. Я так разозлился на старика, что решил сегодня же ночью его поймать. Мы уговорились так: я залягу где-нибудь недалеко, а ребята в хижине разожгут поярче костер и посадят у огня чучело, смахивающее на человека. Сами лягут на нары и будут ждать моего сигнала. Как только этот тип появится, мы мигом его заарканим.

Расчет у меня был простой. Раз уж старик уничтожил собаку, которая помешала ему напасть на нас утром, теперь он обязательно придет к хижине ночью, чтобы расправиться с нами. Откуда ему знать, что один из нас будет сидеть снаружи и подкарауливать? А насчет чучела у костра — это обычная индейская хитрость, на которую попадались и не такие злодеи.

Я выполз из хижины в засаду. В руке у меня были лассо с петлей на конце и топорик. Первый раз в жизни я всерьез полз по-пластунски. Думаю, никто из пластунов так плотно не прижимался к земле, как я в ту памятную ночь. Мне все представлялось, что старик меня видит и уже заносит надо мной нож.

Когда я оглянулся, хижина уже осветилась: ребята разожгли костер. У огня сидел здоровый дядя, и всякий, кто не знал, что это чучело, решил бы, что это — настоящий человек, который немного вздремнул.

Повернувшись лицом к хижине, я стал наблюдать. Огонь от костра ярко освещал все кругом, и видны были каждая травинка, каждый камешек на земле.

«Ну, — думал я, — приходи. Теперь от меня не скроешься…»

Ни Димка, ни Левка у огня не показывались, но я чувствовал, что они не спят.

Иногда костер вспыхивал ярче — это ребята, не обнаруживая себя, подбрасывали в огонь дрова.