Четверо из России

После обеда пришел фенрих Гейнц и принес костюмы для солдат немецкой армии. Когда он подогнал костюм для Белки, генерал соизволил нас пригласить.

Мы явились к нему и отрапортовали:

– По вашему приказанию явились!

– Очень хорошо! Очень, очень хорошо! – ходил вокруг нас генерал, явно довольный нашей выправкой. – Теперь вы настоящие воины германской армии.

– Рады стараться, господин генерал! – гаркнули мы с Димкой. Только мы возвратились в свое купе, как к нам пожаловал Фольмер. Он глянул на меня гадючьими глазами и проговорил:

– Где письма? Могу отправить…

– Письма? – хотел удивиться я, но тут же вспомнив, как ходил к Фольмеру за бумагой для писем родственникам, рассмеялся: – Мы решили, что еще рано писать.

– Брифе![75] – взвизгнул штурмбанфюрер и пристукнул кулаком по столу.

– Не писали мы ничего, – с опаской взглянул я на разбушевавшегося немца, но, вспомнив хорошее отношение к нам генерала, добавил: – А вы не визжите!

Посмотрели бы вы в это время на лицо гестаповца! Хорошие люди от гнева краснеют, а штурмбанфюрер посинел, как удавленник, маленький рот сжался в чуть заметную точку, а гадючьи глаза совсем остекленели. Он рывком открыл свой планшет и достал блокнот.

– Адрес, – коротко и властно бросил он.

– Какой адрес?

– Говори: где живут ваши родственники?

– Я же говорил дяде Вальтеру: в Грюнберге.

– Улица, номер дома, фамилия, – четко, рубя слова, выговаривал Фольмер.

Я уже хотел назвать какую-нибудь распространенную улицу в Германии, но тут же прикусил язык: Фольмер обязательно сунется туда наводить справки.

– Вы что же решили отправить нас домой, – рассмеялся я. – Нет уж, господин штурмбанфюрер, тогда адреса мы вам не скажем.

Немец засунул блокнот обратно в планшет и проскрежетал:

– Щенки!

Громко задвинулась дверь, и мы услышали, как немец щелкнул замком.

– Попались! – тихо произнес Димка.

– Ничего, дядюшка Вальтер нас выручит, – улыбнулся я, а у самого по спине поползли мурашки.

Чего доброго, а этот Фольмер может сломать весь наш план. Он что-то заподозрил.

Я стал думать: в чем мы могли ошибиться? Неужели произношение нас выдало? Но я говорил по-немецки настолько прилично, что Камелькранц иногда даже не верил, что я русский. Димка больше молчал, я слышал от него всего несколько слов.

– Белка, ты не проговорилась? – спросил я нашу «глухонемую». Она сразу же сделала такое немое лицо и так обалдело стала смотреть на мои губы, что мы с Димкой улыбнулись.

Стало уже темно, на окне опустилась штора затемнения, вспыхнул свет. Через несколько минут кто-то щелкнул ключом, дверь открылась и к нам в купе зашел генерал:

– Вы что же, друзья, говорят, поскандалили? – спросил он, присаживаясь ко мне и обнимая меня рукой.

– Мы вовсе и не скандалили, – делая вид, что страшно обижен, опустил я глаза. – А только если Фольмер хочет выудить у нас адрес для того, чтобы отправить нас домой – то дудки! Адреса мы ему не дадим!

– Ну зачем же так? – мягко проговорил генерал и посмотрел на верхнюю полку. Димка, как мы и условились с ним, чтобы не выдать своего акцента, отвернувшись к стене, делал вид, что спит, а Белка опять сделала немое лицо и глазела на генерала с выражением самой живой признательности. – Фольмер же не враг вам… Можно бы и дать адрес. Во зло нам он его не использует…

Я молча встал и, подойдя к двери, резко распахнул ее. Как я и ожидал, перед дверью стоял Фольмер.

– Входите, что же вы стоите?

Из зеленых глаз немца брызнула на меня такая откровенная ненависть, что мне стало страшно. Фольмер негромко выругался и ушел, неслышно шагая по ковру. Генерал нахмурился. Видимо, ему не понравилась беззастенчивая манера штурмбанфюрера подслушивать за нами.

– Вам придется ужинать здесь, – сухо проговорил он и вышел.

Димка моментально повернулся от стенки и прошептал:

– Надо убегать, Молокоед. Ты видишь, что и наш дядюшка переменился.

Я не успел ему ответить. В дверь купе вошел повар и выставил на столик наш ужин.

– Битте… Цу абенд эссен.

Пока мы ужинали, повар глазел на нас, потом стал расспрашивать, откуда мы и как оказались с генералом. Когда я сказал, что мы из Грюнберга, повар подскочил и протянул мне руку:

– О, так мы земляки! Я тоже из Грюнберга. Может, слышали: кафе Шмульца? На улице Геринга, семнадцать. Так вот я там и работал…

– Кем вы работали?

– Поваром первой руки! – с гордостью воскликнул немец. – Спросите у любого посетителя кафе, и он вам скажет, что лучше, чем делал антрекот из баранины Генрих Шмидт, никто не сделает. А вы осмелюсь спросить: на какой улице живете?

– Военная тайна, господин Шмидт, – принялся хохотать я, а сам думаю: хорошего помощника выбрал себе Фольмер.

После ухода повара, Димка опять подергал дверь и мрачный уселся рядом со мной.

– Как же убежать, Молокоед?

– Ты что? Пока сидим тут закрытые, мы километров пятьдесят уже отмахали. Не побежишь же скорее поезда.

– Хоть бы скорее домой, – тоскливо протянула наша «глухонемая».

– Давайте лучше спать, – сказал я и стал укладываться на своей полке.