Четверо лучших

— Я не позволю, чтобы моя сестра смотрела на голого Малфоя! — пафосно объявил он. — Я о твоей чести должен заботиться, пока родителей нет!

Мы с Джинни даже сначала не нашлись, что ответить.

— А иди ты к боггартовой бабушке! — рявкнула девушка. — Если ты думаешь, что я не знаю, что у парней в штанах...

— Джинни, может, и вправду выйдешь? — не сдержался и я. Рон отошёл и уселся спиной к нам, буркнув что-то вроде «Ну и возитесь со своим ненаглядным Хорьком, может, пристукнет кого-нибудь, вот радости-то будет!»

Джинни ничуть не смущалась, видимо, увлечённая процессом лечения. Я на шаг отошёл от дивана: Хорёк лежал на нём абсолютно голый, белый с лиловыми и красными кровоподтёками на теле, дико тощий, узкоплечий и... беззащитный.

С чего это у меня такие мысли? Впрочем, знаю: в первый раз я видел Хорька без его утончённых оскорблений, без фирменной презрительной ухмылочки, без палочки, нацеленной мне в лицо. Какой он, однако, милый... когда оглушённый.

Джинни махала над ним палочкой.

— Гарри, иди сюда. Диагностика показывает сломанные рёбра и внутреннее кровотечение... Только, Гарри, это всё уже кем-то подлечено...

— Тем, кто его принёс, — кивнул я, вспоминая Малфоя, распростёртого в луже крови на полу туалета и певучие заклинания на неизвестном языке. Стало тошно, захотелось уйти и в то же время остаться. Было ли это похоже на мои ощущения перед смертью Сириуса? Ответить себе я не успел, моё внимание привлекло нечто другое.

Я склонился над раненым, осторожно коснувшись, отвёл в сторону его ногу: внутренняя поверхность бедра была в крови... но не только.

— Вау! — раздался позади голос Рона, которого я за этот вечер уже почти возненавидел. — Хорька трахнули!

05. СС. Воспоминания

Светало. Свечи почти догорели, и я поднял голову от книги. За окном становилось чуть светлее. Проклятая бессонница... Строчки резали глаза, но пить зелье я не стал, с каким-то мучительным исступлением доводя себя до крайней степени усталости. Измученный Круциатусом Малфой, в которого я по возвращении его от Лорда влил целый пузырёк Сна-без-сновидений, спал на моей постели. Я почти не надеялся, что предложенный мной метод сублимации психической энергии сработает и позволит нам обмануть Волдеморта, но всё обошлось. Даже под Круциатусом Малфой выдал Лорду, что ничуть не жалеет о потере наследника. Но и теперь меня опять не покидало ощущение, что что-то не то. Слишком хорошо шли события с того момента, как я вырвал крестника из подвала.

Я потёр глаза. Шпиону нельзя быть измученным и усталым, он начинает терять контроль над действительностью, но когда он у меня был, этот контроль? Моя воля — всё бы было по-другому, но теперь уже никакой Маховик времени не поможет изменить события. Хотя... Что бы я изменил, если бы была такая возможность?

Закрываю глаза, но от этого воспоминания становятся только ярче. Солнечный день на берегу озера и мои слова, брошенные из грязи, с которой меня смешали — это? Тогда бы, может быть... Но мне ли не знать, что сослагательного наклонения у времени не бывает? Я так боялся подумать вновь твоё имя — Лили. По слогам, вот так — Ли-ли. Любимая. Но нет, ничего бы не было по другому, всё так же остались бы развалины дома, двое убитых и Мальчик-который-выжил. Кажется, моё лицо исказила усмешка, потому что я подумал, что было бы, если бы удалось вернуться в прошлое и уговорить Люциуса взять сироту на воспитание. Кошмар, ужас, страшный сон. Поттер и так избалован донельзя, раз искренне считает себя центром мира, а тогда было бы совсем плохо. Что это я о нём... Но у него твои глаза...

Я отдёрнул штору. Небо на востоке было золотистым, а всё на земле было всё ещё погружено в мягкий полумрак. Нет, немедленно спать.

Я прилёг на кровать, немного отодвинув Люциуса, который даже не пошевелился во сне, закрыл глаза, но под веками всё равно щипало как от попавшего песка. Спать, — велел я себе и включил в сознании череду образов: льющаяся вода, блики солнца в траве, бегущие по небу облака. Но вода немного погодя стала рекой, на берегу которой мы сидели, болтая о волшебстве и Хогвартсе, блики солнца в траве пробивались сквозь листву, надёжно скрывающую наше убежище в Запретном лесу от посторонних глаз, а облака донесли твой голос:

— А разве люди, когда умирают, не становятся паром? Ну, или пеплом, это чтобы как будто их нет, а всё-таки немножко есть? А, ты как думаешь?

И я отвечаю так же, как ответил тогда, блаженно улыбаясь и щурясь на солнце, радуясь только тому, что не один:

— Не знаю...

Пепел или пар — я вспомнил об этом много лет спустя, и тогда же написал первое письмо. Написал и тут же сжёг, и, недоумённо стряхивая невесомые чёрные лоскутки сгоревшей бумаги с рукава, думал: как будто нет, а немножко всё-таки есть, есть, есть...