Четверо с базарной площади

Вдоль монастырской стены был сделан невысокий завал из обломков кирпича и бетона. Где-то под этим завалом находился выход кирпичной трубы…

Осторожно спустились по лестнице, вышли за ворота и наконец распрощались.

История гибели полковника прояснялась. Теперь стало понятно, зачем понадобилась комедия с Корявым. Чтобы пробраться от базарных ворот до калитки полковника, надо было пройти мимо сотен людей. А от Генкиной калитки до калитки полковника — двадцать шагов. И если где-то у ворот жутко кричит женщина, и если толпа инстинктивно подалась на этот крик — некто прошел двадцать шагов до убийства, не замеченный ни одним человеком…

И вовсе не обязательно было говорить через дверь полковнику: «Это я, Генка…» Или: «Это я, Слива…»

Чтобы все произошло быстро, Толстый мог назвать себя: полковник знал соседей. Но Толстый был не один. Вместе с ним через котельную шел Гвардеец…

Пост самоликвидируется

Фат едва не заночевал в городке строителей. Он колесил переулками из конца в конец, не ведая о времени, и опоздал на автобус. Хорошо, удалось добраться попутным грузовиком. Поездка эта ничего не дала.

У Генки и Сливы новостей тоже не было.

А Толячий неожиданно попал в трагикомедию. Правда, особенно смеяться было не над чем.

После уроков мать отпустила его «на часок» отнести отличнице Лии «Королеву Марго», потому что «девочек надо уважать» и, если они просят, — «нельзя отказывать в услуге».

Толячий пропустил эти нравоучения мимо ушей, взял «Королеву Марго» под мышку и скоро уже шагал по деревянному мосту через Быстряк, таинственнее и непроницаемей, чем сам Шерлок Холмс.

Экономя время, он постучал к Лии не в калитку, а в окошко.

Лия пригласила его домой. Толячий, забыв, что «нельзя отказывать, если просят», сказал, что ему некогда, отдал книгу и, повторяя про себя начертанную Фатом схему, быстро нашел кособокий, без ставен дом Корявого.

Заметил через дорогу недостроенный сруб. Окна в нем вовсе не были заколочены, так что местом для наблюдения Толячий был обеспечен.

Хотел забраться в этот сруб тут же, но, памятуя строжайший наказ Генки и Фата ни в коем случае не делать этого днем, прошел дальше по улице, которая упиралась одним своим концом в излучину Быстряка. Сел на берегу и, время от времени швыряя в воду камни, стал наблюдать за домом Корявого издалека.

До поздних сумерек ничего интересного не увидел.

В сумерках пробрался в недостроенный сруб, сел на какое-то бревно и через оконный проем приготовился любоваться домом Корявого хоть до утра.

Примерно около восьми часов из ворот вышла старушка, мать Корявого, — Фат описал ее точно: сухая, тонкая и прямая, как свечка. Минуты две она постояла у ворот, затем короткими шажками побрела куда-то.

Наблюдать за ней Толячему не велели. Но он все же проследил, как, отойдя квартала полтора от своего дома, старушка остановилась. Толячий догадался, что там, в тени, на лавочке, кто-то сидит. Догадка его была верной, потому что, сделав шаг от дороги, мать Корявого тоже растворилась в темноте. Это они любят, старушки, — посидеть, поболтать на скамейке.

Толячий опять сосредоточил внимание на доме Корявого…

И трудно сказать, прошло ли хоть минут двадцать после того, как вышла из калитки старуха… Толячий растерялся и первые мгновения не мог сообразить, что происходит, когда, темные раньше, окна в доме Корявого вдруг засветились сначала едва уловимым, призрачным светом, потом сразу ярче, ярче… И засверкали, ослепительные в темноте.

— По-жа-ар! — крикнул Толячий во все горло. Но это было уже бессмысленно, так как крик летел, многоголосый, из края в край по улице, и со всех сторон ее сбегались люди: кто с ведром, кто с вилами, кто с топором…

Толячий выбрался из своего укрытия и побежал к дому Корявого вместе со всеми.

Его оттолкнул какой-то мужчина:

— Не суйся!

Оконные рамы и стекла точно испарились в одно мгновение — пламя огромными языками рванулось наружу, к темному небу, на котором сразу померкли звезды.

А люди будто всю жизнь тем и занимались, что тушили пожары, — настолько быстро и слаженно действовали все.

Мужчины в несколько багров разваливали горящую крышу. А женщины уже стояли тремя цепочками, одна из которых заканчивалась у колодца, две другие — аж у реки.

Но дом Корявого спасти уже было невозможно, и воду лили на крыши и сараи соседних домов.

Ветра, к счастью, не было, а забор вокруг дома Корявого сломали и растащили в одно мгновение.