Четверо со «Сринагара»

— Что это я делаю? — послышался вдруг ее высокий и совершенно трезвый голос. В мгновение ока она оказалась снова завернутой в простыню. — А ты тоже хорош: напоил женщину до чертиков и рад! Сидишь тут и глазеешь... Тебе надо протрезветь!

— Я не совсем уверен...

— А я уверена! Пошли!

— Куда?

— В парилку! Ты ведь совсем окосел. Тот «бурбон», что я тебе давала, был не разбавлен водой, как всякий «бурбон», понимаешь? Иначе он был бы сухой, как песок, верно?

— Так ты, значит, его не разбавляла совсем?

— Чтоб меня повесили, если я сделала это!

— Я так и предполагал...

Эта Эрлэйн, очевидно, была совершенно пьяная, в стельку. Она расплывалась перед моими глазами, качалась и окутывалась каким-то туманом. Откуда-то издалека до меня доносились ее слова:

— Теперь нам обоим придется лезть в парилку! Сейчас я тебе поддам пару...

— Ч-что?

— Отрезвлять тебя буду! Пошли!

Она провела меня через гостиную к двери, возле которой на вешалке висели разнообразные предметы женской одежды.

Очевидно, Эрлэйн сняла их перед тем, как в первый раз сегодня решила принять паровую ванну. Остановившись у двери, она обернулась, так что простыня разлетелась вокруг нее.

— Что же ты стоишь?

— Я не стою...

— Ладно, заходи! Займемся делом!

Займемся делом?.. Моим первым делом было выслеживать негодяев и по мере возможности избегать ответных пуль и ударов ножом. Поэтому я сделал последнюю попытку:

— А нельзя ли прежде заглянуть в сейф, Эрлэйн?

— Нет! — на этот раз голос ее звучал сердито по-настоящему. — Я сказала тебе, что намерена отрезвить нас обоих. Я не в состоянии открывать никаких сейфов до тех пор, пока не буду в состоянии сообразить, нужно ли мне это или нет, понял? Мне действительно надо трезво это обдумать. Может быть, я решусь... — она помолчала. — Но если ты вообразишь, что я намерена снова сидеть в одиночестве в этом дурацком пару, так ты ошибаешься! Так я и оставила тебя здесь одного, пока я буду там, в парилке, как же, дожидайся! Мало ли чего ты сможешь натворить, да еще в пьяном виде. Так что не возражай мне! А то никакого сейфа я не открою!

— Что ж, о'кей, — пробормотал я и взялся за пиджак.

— Ч-что это ты собираешься делать?

— Как что: снимаю пиджак, — сказал я.

— Хо-хо! Видали? Знаю я вас: сначала снимают пиджак, а потом принимаются за штаны! Нет уж, оставьте пиджак в покое, мистер! Мне эти штучки известны!

— Мне тоже, но...

— Никаких «но»! — голос ее звучал твердо и решительно. — Оставьте вашу одежду на себе, а я оставлю свое полотенце на себе. Мы отлично протрезвеем и в таком виде. Иначе мы с таким же успехом могли бы захватить с собой бутылку «бурбона».

— Но послушай, Эрлэйн, это же совершенно нелепо! Где это видано, чтобы принимать паровую ванну в габардиновом костюме?

— Какое это имеет значение? Кроме того, предположим, что Ральф вернется домой, что тогда, а?

Это было, несомненно, наиболее существенным замечанием. Я на мгновение представил себе, что Ральф может сделать со мной — голым, безоружным и беспомощным, и согласился с Эрлэйн.

— Пожалуй, я знаю, что он со мной сделает. Возможно, ты и права!

— Конечно, я права! И ты ведь хочешь проникнуть в этот сейф, не так ли?

— Я... кажется, хочу!..

В эту минуту я и сам не знал, действительно ли я хочу заглянуть в сейф или нет. Но пока я раздумывал над этим, Эрлэйн отворила дверь и вошла в парилку.

— Что же ты? Давай быстрее, а то пар выходит!

Повинуясь безотчетному импульсу, я шагнул через порог. Быстро закрыв за собой дверь, я не выпустил ни капли пара из парилки. Но зато эта сумасшедшая Эрлэйн выпустила весь пар из меня!..

Глава 17

Я не буду описывать тот час, который мы вдвоем с Эрлэйн провели в парилке. Скажу только, что она настояла на своем: мой костюм и ее полотенце остались при нас. Я очень опасался за свой пиджак, как бы он не заржавел после той порции пара, которую Эрлэйн сочла необходимой для нашего полного отрезвления. Тем не менее, я остался доволен результатом, мне удалось уговорить ее открыть сейф.

Итак, двое мокрых, усталых и тщательно пропаренных существ проникли в спальню Ральфа и открыли его сейф. Я был так измучен переживаниями этого дня, что довольно безразлично отнесся к груде бумаг и папок, которыми он был набит до отказа. Впрочем, с таким же безразличием я отнесся бы, наверное, к самому Ральфу, если бы вместо документов мы обнаружили в сейфе его самого с двустволкой в руках...