Четвертая Беты

Дан поставил перед дверью Науро, защелкнул замок, вернулся к Марану и молча сел в углу. Он пытался представить себе, что чувствовал бы, если бы Ника… нет, Ника — это слишком. Он вспомнил женщину, с которой был близок до Ники, ее звали Джина, Дан встретил ее во время университетских каникул, в горах, он тогда увлекался горными лыжами. Она была чем-то похожа на Лану, такая же невысокая и тоненькая. Дану импонировали ее начитанность и женственность, они встречались почти год. Он представил себе, каково б ему было, если б Джина погибла вместо него — его зазнобило… тогда он осторожно попробовал подставить вместо нее Нику и понял, что хуже ему не стало… может, потом, когда до него дошло бы, что он потерял Нику?.. но в ту минуту… И какого черта надо было все это затевать? Жила б она у себя дома, ничего б не случилось… Он не сразу сообразил, что тогда все пули попали бы в цель — то есть в Марана, а когда сообразил, подумал, что Марану так было б легче… во всяком случае, сейчас его мучает именно эта мысль… Эта или?.. Или страшнее всего для него то, что она отдала жизнь, а он так и не дал ей единственного, что могло бы… не возместить, нет, не оправдать, но?.. Дан вспомнил, как уговаривал Лану… Марану она отказала наотрез. «Не надо мне подаяния»… Конечно, и Маран был не очень-то… «Собирайся, ты переезжаешь ко мне.»… Что-то такое, не очень радостно и уж совсем не пылко, еще и добавил, чтоб торопилась, ему некогда, кажется, так, Дан не помнил его слов в точности… Он случайно оказался свидетелем, если б Маран предвидел ее реакцию, он не захватил бы с собой Дана или хотя бы оставил его на лестнице… «Мне от тебя ничего не нужно, — сказала она, упрямо вскинув голову. — Если это и не подаяние, то плата за любовь, а я своей любовью не торгую. Вот если б ты был мне так же безразличен, как я тебе»… «Ты мне вовсе не безразлична», — возразил Маран, но она оборвала его. «Мы относимся друг к другу слишком по-разному. Я понимаю, мы не пара, но ничего в себе изменить не могу. Что до опасности… После того, как со мной случилось самое страшное — нелюбовь человека, который… Словом, мне все равно, что со мной будет. Хуже мне даже ты не можешь сделать»… Маран резко повернулся и вышел, молчал всю дорогу и только дойдя до площади Расти вдруг остановился. «Не терплю женских капризов, Дан. Но сознание того, что на нее в любую минуту могут начать охоту эти подонки, отравляет мне жизнь. Я просто не в состоянии спокойно работать. Вообрази, что будет, если они захватят теперь уже ее и начнут ставить мне условия! Что делать, Дан? Не приставить же к ней охрану? На что это будет похоже?» И Дан пошел обратно. И вот, пожалуйста. Она прожила во дворце меньше двух суток, не успела даже перевезти вещи, Дан и сам еще не перетащил свои пожитки в комнату на том же этаже, в которой ночевал эти две ночи… И почему она согласилась? Все-таки Маран кругом виноват… Хотя что он, собственно, должен был делать? Вообще с ней не связываться? Но ведь она сама… Что ж, надо было отказать? Разве ей было б легче? Конечно, она осталась бы жива, но…

Поэт появился только ближе к вечеру. Подошел к Марану — тот лежал в той же позе, лицом к стене, молча положил руку ему на плечо… Маран чуть повернул голову, посмотрел на него и снова отвернулся к стене.

— Не казнись, — сказал Поэт тихо. — Если б даже начать с начала, ты ничего не смог бы с собой поделать. Любовь и ненависть не в нашей власти. Я понимаю, жить с сознанием неоплаченного долга тяжело. Но не мучай себя, когда-нибудь отдашь. Иначе. Кому-нибудь еще.

Маран не ответил, но его плечи дрогнули. Поэт убрал руку, стремительно повернулся, схватил Дана за рукав, вытащил из комнаты и закрыл дверь.

— Ему надо побыть одному, — ответил он на невысказанный вопрос Дана. — Несколько слезинок — для него спасение. Но Маран не из тех, кто плачет на чьей-то груди.

— Даже на твоей? — спросил Дан.

— Даже на моей. — Он прислонился к двери с таким видом, словно собирался защищать уединение Марана ценою жизни.

В день похорон появился сумрачный Серт Гала и стал уговаривать Марана на кладбище не ездить. «В конце концов, ты ранен. А если они сделают еще одну попытку? Там не спрячешься». «Плевать», — тем же тусклым голосом сказал Маран, Серт удвоил усилия, и тогда Дор молча взял его за плечи и вывел из комнаты.

Похороны оказались самые скромные: только очень близкие люди, никаких речей и демонстраций скорби, сдержанная печаль и полное молчание. Дан помалкивал, подражая другим, лишь позже он узнал, что молчание — древняя традиция бакнианских кладбищ, знак уважения к памяти покойных.

Небольшой мобиль привез Марана с Даном и Поэтом обратно во дворец, в холле их нагнал приехавший на другой машине Мит.

— Маран! Я понимаю, тебе не до того, но надо как-то решать с мальчишкой.

— Что там решать? Я же тебе сказал — чтоб его духу не было в Охране.

— Ты это ему самому скажи.

Маран оглянулся, за его спиной стоял невесть откуда взявшийся Санта.

— Наплакался, — констатировал Маран, глядя на его распухшие глаза.