Читаем Четвертая четверть полностью

– Хм. Ну, вот, вы же видели фильмы про Исаева-Штирлица? Считается, что одним из его прототипов был чекист Блюмкин, которого, по официальной версии, расстреляли в двадцать девятом году прошлого века… Так вот… Сейчас я действительно открою вам тайну… Блюмкина не расстреляли!

– Повесили? – дежурно среагировал Шустов.

– Изменив несколькими пластическими операциями внешность, его внедрили в бурно развивающуюся национал-социалистическую партию Германии, где Блюмкин, при содействии уже адаптированных агентов, сделал быструю карьеру, и под именем Мартина Бормана стал начальником партийной канцелярии Гитлера!

В детских головах заскрипели библиографические механизмы, и наиболее быстро соображающий знайка Груздев вступился за правду:

– Блюмкин – троцкист. Его в погоне со стрельбой ловили. А потом – расстреляли! Только дата не известна…

– Во-о-от! – восторженно подтвердил Мирек. – Дата – не известна, погоня – карикатурна, а то, что у Бормана такой же мост золотых зубов, как у Блюмкина – факт… Да и «исчезновение» Бормана в период штурма Берлина более похоже на его тайное возвращение на Лубянку…

– Брехня, – резюмировал патриот Гржфельд.

– А чо, нормальная безумная идея, – заступилась Красавина.

– Это тебе папа с невидимого фронта рассказал? – поинтересовалась Тяжлова.

– Шут-точки пошли, – заикнулся было Шутов, но комментарии прервала Родина:

– А что, ребята! Это же прикольно! Использовать нестыковки официальных историй и придумать свою! Молодец, Мирек! Я твою мысль поняла, и с удовольствием буду готовить реферат с тобою вместе.

– Не безумного, а Блаженного, – с грустью поправил Красавину Сережка Гурин.

– А вообще – стоит попробовать, – заинтересовался знайка Груздев.

– Да будет так! – торжественно провозгласил Шустов.

На том и порешили…

***

По авторским коллективам распределились спонтанно.

Тяжлова увязалась за патриотом Гржфельдом. Шустов занеразлейводился со знайкой Груздевым. Сережку Гурина позвала с собой красавица Киреева.

Люба напросилась начать работу над рефератом домой к Миреку («У меня мама прихворнула, можно сегодня к тебе? У сына олигарха дома побываю!»).

Чех не имел ничего против.

Только начали расходиться – у стадиона материализовался Блаженный:

– Географ глобусы пропил, – с ходу объявил он. – А в кабинете истории ни одной карты. Если у кого есть возможность помочь школе с методическими пособиями, – Блаженный откровенно уставился на Мирека, – буду премного.

– Откуда. – Откуда-то пискнул патриот Гржфельд.

– Карты детям не игрушка, – заместил покинувшего поле Шустова серьезный Лунев.

– Василий Иванович, пойдемте к нам, – отозвался Родина. – Папа будет рад вас видеть.

– Да, Родина. Очень хорошо, – косвенно подтвердил тесное знакомство с Миреком учитель. – Через пять минут жду тебя у своей машины. Вместе доедем. Раз уж живем рядом.

Тут, откуда ни возьмись, объявились и Нина с Зиной.

– Василий, Вася, – наперебой верещали они (что дает право автору обозначить их тексты от одного лица), – расскажи нам еще про Чехию! Правда то, что ты рассказывают про съемки чешских фильмов? А ты снимался? А нам можно? Ты такой интересный…

И когда они ушли уже достаточно далеко Мирек признался Любе:

– Я ведь историю совсем не знаю. Ненавижу историю. Вся придумана и вылощена. И литературу не люблю. Вернее, я люблю читать. Но не то, что заставляют в школе.

– А я тоже читаю другое, – улыбнулась Люба. – Все у нас получится, тезка! Не переживай… Мне бы вот математику подтянуть…

– Так это – раз плюнуть! – заверил Любомир и сплоченные тяжкой участью школьники отправились писать историю.

***

– Может, про твоего чекиста Бормана и напишем? – предложила Люба, вальяжно развалившись в кресле-качалке.

Школьники закрылись в комнате Мирека, которая находилась на втором этаже огромного коттеджа, снимаемого начинающим олигархом.

Родина-старший внизу принимал Безумного.

– Нет. Про Блюмкина нужно писать большую книгу. Может даже не одну. Это был величайший актер всех времен и народов! А потом и режиссер. Ты же помнишь Шекспира: «Весь мир – театр, в нем женщины, мужчины – все актеры». Биография Блюмкина настолько насыщена разнообразными, зачастую противоположными характерными ролями, что трудно поверить, что все это – дела одного человека. А его деятельность по возвращении из Рейха до сих пор запрятана за семью печатями…

– Спроси у папы…

– Нет. Нельзя. Лучше ты про своего расскажи! Как это – стал невидимкой?

– Да я, правда, не знаю ничего толком… – смутилась Люба. – Мама часто ссорилась с ним тогда… А я… Решила что выросла… Ну и осталась как-то на даче с друзьями на ночь… Утром проснулись – головы у всех трещат… Бутылки, окурки… И кровь… И у меня кровь… Я потом, дня через два, из-за этого сильно упала… С большой высоты… Поломалась… Пока лежала полгода в больнице – узнала от мамы, что папа пропал… Как она объяснила – «стал невидимым»! Ха– ха… Шляется теперь ночами по хахалям… Ну, хоть меня не бросила и за то спасибо…

– Да все будет хорошо! – успокоил Мирек. – Может, и правда, испытания какие были? Я где-то читал про вертолет-невидимку. Это реально!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза