Четвертая дверь

Дрю улыбнулся.

– Надо полагать, за определенные вознаграждения миссис Латимер.

– Причем немалые. Я бы сказал, далекие от ваших самых смелых представлений.

– Но, Генри, ты-то знал, что они его просто дурили. Почему ты молчал?

– В смысле? Разве ты не помнишь наши постоянные ссоры? Я призывал его быть осторожнее, но он не хотел и слушать меня.

– Призывал быть осторожнее – и все? Почему ты не рассказал об их уловках?

Генри покраснел.

– Я не мог, Джеймс, не мог. Латимеры нейтрализовали меня с самого начала.

– Каким же образом?

– Я безумно втрескался в Элис. Мы стали любовниками. Этой женщине невозможно сопротивляться, Джеймс. Она буквально околдовала меня. Сначала ее поразили мои фокусы. Разумеется, на самом деле Элис понимала, что я мог порушить их планы. Она просто шла напролом к цели. Но тогда… Мы планировали невероятные проекты. Порой я все еще слышу ее слова: «Мы бросим весь мир к нашим ногам, дорогой. Это будет нечто фантастическое. Но сначала я должна позаботиться о собственной репутации. Генри, любимый, помоги мне. Прошу, не рассказывай отцу, что мы с Патриком его обманываем. Он занимает видное положение и сможет замолвить за нас словечко перед важными людьми. Не думай, будто мы обираем его! Разве ты не видишь, насколько мистер Уайт счастлив? Он искренне верит, что может связаться с женой. Деньги, которые он тратит? Но, милый, когда мы запустим наше собственное шоу, пригодится каждый пенни. Да, я скоро получу развод. Ты же понимаешь, Патрик ничего для меня не значит. Просто немного подожди, клянусь».

Я не видел выхода, оказавшись между двух огней. С одной стороны, папа тратил на Латимеров баснословные деньги. Меня беспокоила его доверчивость, но как вразумить того, кто не желает слушать? С другой стороны, Элис с такими возбуждающими обещаниями!

Именно ей пришла в голову идея воскресить призрака, расхаживающего по чердаку. Естественно, она все время знала, что Виктор по ночам туда поднимается. Отгадайте, кто занял место Виктора? Правильно, Генри! Конечно, я поначалу возражал, но отказать Элис не способен никто. Ее чарам невозможно сопротивляться. В подробности уж углубляться не буду.

– Значит, это тебя слышали Джон, Виктор и твой отец! – воскликнул я.

– Да, – пробормотал Генри, закрывая лицо руками.

– Но там никогда никого не было! Джон может подтвердить.

– Каждый раз я в последний момент выскальзывал на крышу и залезал выше, на фронтон. Мне это раз плюнуть.

– Но, когда Джон осматривал комнату, окно всегда оказывалось закрытым.

– Его запирала Элис, пока все возились.

– Толково, – тяжело вздохнул я, раздосадованный, что не додумался сам.

– То же самое происходило и с другими свидетелями, к вящей выгоде Латимеров, само собой. Для Виктора полуночным посетителем была, конечно же, миссис Дарнли. Подумай сам. Он столько лет ждал ее возвращения! Я не мог не использовать такую naivete[4]. Поверь: мои нервы расшатались до предела.

– Прекрасно помню. Ты то и дело огрызался.

– Мы с отцом все чаще ссорились. Элис же не хотела разводиться и просила меня потерпеть. И однажды я принял решение. Либо она уезжает со мной, либо мне придется рассказать всем, как Латимеры дурачат людей. Я пошел к Элис и прижал ее к стенке, так сказать. Она плакала и умоляла, пыталась сделать все, чтобы заставить меня передумать, но я оставался непреклонен. А затем удар по голове – и память моя обрывается. Я пришел в себя, привязанный к кровати и с кляпом во рту. Патрик сидел рядом, поигрывая длинным тупым ножом.

Я сидел, остолбенев от ужаса. Но мои мышцы сковал не вид ножа Патрика, а то, как Латимеры смотрели друг на друга. Элис соблазнила меня, пытаясь вывести из игры, с согласия мужа! Я оказался игрушкой, разменной монетой у двух прощелыг, готовых пойти на все ради своей цели.

Я ничего не значил для Элис. До сих пор иногда вижу ее улыбку. Ту самую, когда она говорила Патрику: «Оставлю-ка вас наедине». Сначала Латимер пытался купить мое молчание. После моего отказа в его глазах мелькнула садистская искра. Этот человек решил убить меня. «Что ж, – сказал он, – ты не оставляешь мне другого выбора». Но именно жестокость побудила его совершить ошибку. Вместо того чтобы нанести один резкий удар, Патрик стал с живодерской неспешностью вдавливать нож мне в живот.

Когда-то я хорошо знал нескольких факиров, которые могли пронзить себя насквозь тупым мечом. Поскольку оружие не заострено и вводится в тело медленно, внутренние органы расталкиваются по сторонам, а протыкается лишь мышечная ткань.

Это знание оставило мне единственный шанс на спасение. Я сжал зубы за кляпом. Боль была невыносимой, перед глазами все плыло. Силы покинули меня, и я отключился.