Четвертая масть

Я пожал плечами и промолчал. А что тут скажешь? Я действительно был по местным меркам самым натуральным трезвенником — народ тут пил как не в себя, но, что самое удивительное, особо не пьянел. Ну или пьянел, но как-то по-доброму. В общем, это был один из непознанных секретов СССР, который навсегда был утерян с его распадом. К тому же не Александр Васильевич решал, быть мне ему зятем или не быть — а паре женщин, которые обладали правом голоса в этом вопросе, мой подход к спиртному даже нравился.

— Ты слишком рассудителен для восемнадцатилетнего, вчерашним школьникам такое не свойственно. К нам много ребят после армии попадает, они постарше тебя, им двадцать, двадцать один, вроде и служба позади, но по мыслям они — как дети. И ведут себя соответственно, как школьники, когда учитель вышел из класса и оставил их наедине с собой. Понимаешь, о чем я говорю?

— Что ж тут непонятного? — улыбнулся я. — Я год прожил в общаге среди первокурсников, они мало чем отличаются, такие же балбесы… и я тоже.

Последнее замечание я добавил сознательно — хотя помимо года в общаге в моей жизни было много всякого, а я большинство из того, что со мной происходило, помнил достаточно неплохо. Ну и каждое событие хоть в малости, но меняло мой характер и взгляды на жизнь и людей. И я пока что вывалил на будущего тестя лишь мизерную часть того, что мог.

— Нет, ты не балбес, — он помотал головой. — И, знаешь, я, пожалуй, рад, что вы с Аллой вместе. Она уже девушка взрослая, а я её воспитание на бабушку скинул… боялся, что не справлюсь, наверное, тут ты прав, вот и воспользовался случаем отойти в сторону… ею Лида занималась, пока не… Но мать её балует слишком, на мой взгляд, если бы я в Москве жил, то, думаю, прекратил бы это как-то, не знаю, как…

Никак бы ты не прекратил, подумал я. С подростками вообще сложно, а с подростками, которые считают себя виноватыми в чем-то — тем более в смерти матери — сложнее стократно, не всякий дипломированный психолог справится с той кашей, которая имеется в их юных головах. К тому же они и сами не в курсе, что с ними происходит, отсюда и все эти крики про то, что их никто не понимает, желание хоть как-то проявить индивидуальность и прочие заскоки. У Аллы всё это немного купировалось вбитой в детстве ответственностью — она хотя бы не скатилась по учебе, — но во всем остальном её жизнь проходила в стиле давно забытого рок-н-ролла. Живи быстро, умри молодым… Она и умерла.

Я вспомнил о своем желании ускорить взросление своей невесты — правда, пока что я с трудом представлял, как я буду воплощать это в жизнь. Впрочем, походы в горы и в тайгу часто способствуют выработке определенных навыков, которые полезны и в обычной жизни.

— Александр Васильевич, откровенность за откровенность, — я решил сменить тему, которая меня нервировала. — Могу я спросить нечто личное? Если не захотите — можете не отвечать.

Мне показалось, что он хотел высказать нечто в духе — без сопливых решу, но оборвал себя.

— Спрашивай, конечно, — сказал он без особых эмоций.

— У вас там, на БАМе, есть женщина?

Он недолго помолчал. Потом долил себе ещё водки, выпил без тоста и посмотрел на меня.

— Есть. Подробностей не будет. И не говори об этом Алке или маме.

Эту просьбу он произнес очень недобрым тоном — словно я уже поднялся, чтобы бежать к названным персонам и выкладывать подробности его интимной жизни.

— В мыслях не было, — честно сказал я. — Это ваши дела, я стараюсь в семейные разборки не влезать, со всех сторон прилететь может.

— Это ты точно выразился — со всех сторон прилетит, — он усмехнулся. — Если бы все это понимали…

Я сомневался, что эта тема нуждается в продолжении, но всё-таки сказал:

— На мой взгляд, вам стоит самому им об этом сказать. Елизавета Петровна поймет, она, думаю, и так уже догадалась… я бы поставил рублей десять на то, что она даже знает имя… той женщины. А Алла… вашей дочери двадцать лет, она три года проучилась в своем институте, стажировалась в школах и кое-что понимает в жизни. В общем, если вам нужно её доверие — то оно может быть только обоюдным. Да и смысл скрывать?

— Смысл… — он как-то неуверенно отвел глаза. — А разве во всём должен быть смысл?

Этого я не знал, но мнение имел.

— Если люди перестанут делать бессмысленные вещи, мир станет чуточку более логичным, — сказал я. — А логичный мир значительно более комфортный… во всяком случае, он лучше поддается прогнозированию.

Автор той статьи, из которой я позаимствовал эту глубокую мысль, в своих рассуждениях заходил слишком далеко, поэтому я его изыскания значительно укоротил — так, чтобы они подходили к этому разговору. К тому же там под нож бессмысленности попала, например, любовь — и мужчины с женщиной, и граждан к родине. А от этого я отказываться не был готов.

— Логика — не всегда хорошо, мы всё же не вычислительные машины, — Александр Васильевич поднялся. — Всё, Егор, пойдем домой, к женщинам, обдумаем наши дальнейшие планы… или просто спать завалимся. А про твой совет я подумаю. Возможно, ты и прав.