Четвертая мировая война

P.S., где рассказана история для Тоньиты, занятой сейчас тряпичным кроликом, присланном конвенционистами, которая говорит мне: «Этот не колется»…

Я делаю вид что ничего не понял и начинаю рассказывать, вдруг, ни с того ни сего, одну из историй 1985 года, года землятресений и гражданских мобилизаций (мобилизующих и других):

Старик Антонио подстрелил из своей старой чимбы (кремневого ружья) горного льва (из тех, что всегда очень похожи на американскую пуму[23]). За несколько дней до этого я подшучивал над его ружьем. «Этим оружием пользовались еще в те времена, когда Эрнан Кортес завоевывал Мексику», — сказал я ему. Он ответил: «Да, но смотри, в чьих руках оно сегодня». Он удаляет остатки мяса со шкуры, чтобы ее можно было высушить. И гордо демонстрирует мне ее. Ни одного отверстия. «Прямо в глаз», — говорит он. И добавляет: «Это единственный способ сохранить шкуру». «И что вы с ней собираетесь делать?», — спрашиваю я. Старик Антонио не отвечает и в тишине продолжает выскребать шкуру своим мачете. Я подсаживаюсь к нему и, набив свою трубку, пытаюсь свернуть ля него сигарету из папиросной бумаги. Молча протягиваю ему, он проверяет ее и затем разрушает. «Еще нет», — говорит он, сворачивая ее заново. Начинаем нашу церемонию курения.

Между затяжками Старик Антонио связывает нить истории:

«Лев силен, потому что слабы другие звери. Лев питается мясом других, потому что другие позволяют себя есть. Лев убивает не лапами или клыками. Лев убивает взглядом. Сначала подкрадывается… в тишине, потому что на лапах у него маленькие тучки, они поглощают шум. Потом прыгает и переворачивает свою жертву одним ударом лапы, но не столько за счет силы, сколько за счет неожиданности.

Потом он на нее смотрит. Просто смотрит. Вот так… (старик Антонио сводит брови и смотрит на меня своими черными глазами). Бедный зверек, который должен умереть, замирает, глядя на льва, смотрит, как лев смотрит на него. Зверек уже не смотрит сам, он видит то, что видит лев, видит во взгляде льва свой образ, видит себя во взгляде льва, видит себя маленьким и слабым зверьком. Зверек никогда не думал, что он маленький и слабый, он был просто зверек, не большой, не маленький, не сильный, не слабый. Но сейчас, видя себя во взгляде льва, видит свой стах. И глядя, как на него смотрят, зверек сам убеждается в том, что он мал и слаб. И от страха, с которым он смотрит на смотрящего на него льва, ему становится еще сташнее. И теперь этот зверек уже никуда не смотрит, его кости стынут, как это бывает с нами, когда в горах нас застает холодный ночной дождь. И теперь зверек просто сдается, отдаетя воле льва и лев его безжалостно разрывает. Так убивает лев. Взглядом. Но есть один зверек, который не ведет себя так. При столкновении со львом он продолжает вести себя как ни в чем не бывало, и если лев его трогает, он отвечает ударами своих лапок, они маленькие, но значат для льва достаточно боли и крови. Этот зверек не становится добычей льва, потому что не смотрит на то, как он на него смотрит… он слепой. Этих зверьков зовут кротами.».

Кажется, что старик Антонио закончил. Я вмешиваюсь одним «да, но…». Старик Антонио не дает мне договорить, и сворачивая сигарету, продолжает свою историю. Он говорит медленно, все время поглядывая на меня, чтобы убедиться, что я внимательно его слушаю.

«Крот остался слепым, протому что он, вместо того, чтобы смотреть наружу, стал смотреть себе в сердце, научился смотреть вовнутрь. Никто не знает, как ему пришло это в голову — смотреть вовнутрь. И поскольку этот странный крот привык смотреть себе в сердце, его совершенно не волнует, кто сильный, а кто слабый, кто большой, а кто маленький, потому что сердце — это сердце, и его не измерить теми мерками, которыми измеряются вещи и животные. Но смотреть вовнутрь могли только боги, и боги наказали крота и больше не позволили ему смотреть наружу, и кроме того, приговорили его жить и ходить под землей. Поэтому крот, наказанный богами, живет под землей. Но он особо не страдает по этому поводу, ведь он продолжает смотреть вовнутрь. И поэтому крот не боится льва. И еще льва не боится человек, который умеет смотреть себе в сердце.

Потому что человек, умеющий смотреть себе в сердце, не видит силы льва. Он видит силу своего сердца и смотрит на льва, и лев смотрит, как человек на него смотрит, и видит, как человек его видит, — как не более чем льва, и лев смотрит на себя так, как на него смотрят, и чувствует страх, и прячется.»

«И вы заглянули себе в сердце, чтобы убить этого льва?», — перебиваю я. Он отвечает: «Да нет, я смотрел в прицел чимбы и в глаз льва и просто выстрелил… о сердце я и не вспомнил…». Я начинаю почесывать голову, как согласно тому, чему я научился, здесь делают всегда, когда чего-то не понимают.