Четвертая мировая война

В горах поджимает холод. В этой разведке, за десять лет до январского рассвета, меня сопровождают Ана Мария и Марио. Они тогда только-только пришли в партизанский отряд и я — в то время лейтенант пехоты — должен был обучить их тому, чему другие обучили меня: жизни в горах. Вчера я впервые столкнулся со стариком Антонио. Мы оба соврали. Он, сказав, что шел смотреть свою мильпу,[33] и я — что был на охоте. Мы обы знали, что врали, и знали, что оба знаем об этом. Я оставил Ану Марию на намеченной нами тропе, а сам вернулся к реке, чтобы попытаться найти на карте высоченный холм, который виднелся напротив и, если удастся, еще раз встретить старика Антонио. Он, наверное, подумал то же самое, потому что вновь появился точно в месте нашей вчерашней встречи.

Так же как и вчера, старик Антонио садится на землю, опирается спиной на покрытый зеленым мхом ствол и начинает скручивать сигарету. Я сажусь напротив и разжигаю трубку. Старик Антонио начинает:

— Ты не на охоте.

Я отвечаю:

— А вы не на мильпе.

Что-то заставляет меня обращаться к нему, человеку неопределенного возраста, с выдубленным как кедровая кора лицом, которого я вижу второй раз в жизни, на «вы», с уважением.

Старик Антонио улыбается и добавляет:

— Я слышал о вас. В ущельях говорят, что вы бандиты. В моем селении обеспокоены, потому что вы можете быть в чем-то таком замешаны.

— А вы думаете что мы — бандиты? — спрашиваю я.

Старик Антонио выпускает большой клуб дыма, кашляет и отрицательно качает головой. Я вдохновляюсь и задаю ему следующий вопрос:

— И кто-же мы такие, по-вашему?.

— Лучше ты сам скажи мне это, — отвечает старик Антонио и застывает, глядя мне в глаза.

— Это очень длинная история, — говорю я и начинаю рассазывать ему о Сапате и Вилье, и революции, и земле, и несправедливости, и голоде, и невежестве, и болезнях, и репрессиях, и обо всем остальном. И заканчиваю мою речь фразой:

— И, таким образом, мы — Сапатистская Армия Национального Освобождения.

Я жду на лице старика Антонио, на протяжении всего разговора непрерывно смотревшего мне в глаза, какой-нибудь реакции.

— Расскажи мне еще об этом самом Сапате, — говорит он мне после следующей порции дыма и кашля.

Я начинаю с Аненекуилько, продолжаю планом Аялы, военной кампанией, организацией народов и предательством в Чинамеке. Когда я заканчиваю, старик Антонио продолжает глядеть на меня.

— Не так это было, — говорит он мне. Я делаю удивленный жест и успеваю лишь пробормртать:

— Нет?

— Нет, — настаивает старик Антонио. — Я расскажу тебе настоящую историю этого самого Сапаты.

Старик Антонио достает табак и «крутилку» и начинает свою историю, где соединяются и смешиваются старые времена с новыми, точно так же как смешивается и соединяется дым моей трубки и его сигареты.