Четвертая обезьяна

Чем дальше, тем громче звучала музыка. Портеру показалось, что язычки пламени танцуют, отклоняясь на мощных басах. Как будто на ветру в грозу.

В джунгли,
Добро пожаловать в джунгли!
Смотри, смотри как я извиваюсь.
Я хочу слышать, как ты кричишь…

Когда Портер дошел до угла, пришлось оторвать ладони от ушей, чтобы крепче держать биту. Он шел наугад, сжимая в руках несерьезное оружие и подволакивая кровоточащую ногу.

95 Портер — день второй, 17.40

Портер решил, что он находится в бывшем общем зале. В просторное помещение стащили все, что осталось от конторы, которая находилась на этом этаже раньше.

Посреди комнаты возвышался старый дубовый стол; на полу горели сотни свечей. На столе стоял старый двухкассетный стереомагнитофон — таких он уже лет двадцать не видел. Черная пластмассовая обшивка была покрыта пылью и заляпана краской, одно из двух кассетных гнезд отсутствовало, а стекло, которое должно было защищать тюнер, так потрескалось, что стало невозможно рассмотреть номера радиостанций. На дисплее в такт музыке плясали и переливались светодиодные огоньки: красные, зеленые, желтые и синие. Куда-то наверх уходил провод; он вел к четырем огромным динамикам, составленным у одной из трех открытых лифтовых шахт. К двухкассетнику была приклеена записка: «Поменяй канал с 97,9, и я сброшу тебя с крыши. Подписано — твои друзья на Местном радио, 49». Под этим кто-то нацарапал: «Классик-рок навсегда!»

Вся аппаратура была подключена к красному генератору «Бриггс энд Страттон». Портер нагнулся и выключил питание. Музыка умолкла; генератор тоже утих.

— Не любишь «Ганз’Н’Роузиз»? — заскрипел голос Бишопа из рации в кармане.

Портер выхватил рацию и нажал кнопку:

— Где ты, мать твою?

— Я забыл тебе рассказать, кем стала миссис Картер в своей новой жизни.

— Что?

— Лайза Картер умерла в тот же день, что и мой отец, но позже возродилась; у нее началась совершенно другая жизнь. Хочешь узнать, как ее стали звать? По-моему, ее имя ты уже слышал.

Портер слышал голос Бишопа не только из рации; он доносился откуда-то еще, двоился. Бишоп был где-то рядом. Правда, из-за звона в ушах Портеру трудно было ориентироваться.

С двух сторон от лифтовой площадки шли дверные проемы. Всего их было четыре, по два с каждой стороны. Свечи вокруг стола мешали смотреть в окружающий мрак. Портер чувствовал, что Бишоп не сводит с него глаз.

— Ты не хочешь узнать, кем стала миссис Картер после того дня в нашем доме?

Портер направился к первой открытой двери, занеся биту, готовясь нанести удар.

— Не надо!

Портер застыл на месте.

Из мрака у противоположной стены выплыла тень. Энсон Бишоп толкал перед собой офисное кресло на колесиках, в котором сидел Артур Толбот, примотанный к спинке клейкой лентой — руки, ноги и торс. Его глаза закрывала грубая повязка; изо рта капала кровь. Портер перенесся мыслями на одиннадцать этажей вниз, вспомнил глаза на пыльном полу, язык, который нашел на площадке…

Он увидел, что Энсон Бишоп приставил к горлу Толбота нож.

— Привет, Сэм!

Портер подошел с осторожностью, оглядывая пустое пространство.

— Где она?

— Сэм, у тебя есть пушка? Если есть, попрошу тебя оставить ее вон там, в коридоре.

— Только вот это. — Он поднял биту.

— Биту можешь оставить, если тебе от этого легче. Только стой, где стоишь; не нужно подходить ближе.

Толбот жалобно застонал; его голова бессильно упала на плечо.

Издали послышался вой сирен.

— Позволь отвезти его в больницу. Ему вовсе не обязательно умирать.

— Мы все умираем, Сэм. Одним в этом отношении везет больше, чем другим. Не так ли, Арти? — Он надавил острием; по шее Толбота побежала кровь. Толбот не реагировал; должно быть, потерял сознание. Бишоп снова поднял голову, посмотрел на Портера и нахмурился. — Знаешь, тебе надо показать свою ногу врачам. Подниматься пешком по лестнице — не такая это была удачная мысль.

Портер посмотрел вниз и понял, что штанина у него пропиталась кровью; наверное, разошлись все швы. Он прижал руку к ране, и между пальцами просочилась кровь. Голова закружилась. Он выронил биту, и она со стуком упала на пол.

— Я в порядке.

— Сэм, ты хороший полицейский. Наверное, ты и сам это понимаешь. Я так и знал, что ты разгадаешь загадку. А то, что ты ставишь других выше себя, достойно восхищения. Такое нечасто встретишь, особенно в наши дни.

Портер глубоко вздохнул и заставил себя держаться прямо, не обращая внимания на белые пятна, плясавшие перед глазами. Сирены завывали все громче.

— Слышишь? Они скоро будут здесь. У тебя еще есть время для того, чтобы поступить как надо. Скажи, где Эмори, и отпусти Толбота. И уходи. Я не смогу гнаться за тобой — в таком-то состоянии.

Бишоп подкатил кресло к первой открытой шахте лифта и расплылся в улыбке:

— Отпустить?

— Нет! Не надо! — Портер с трудом заковылял к нему.

Бишоп поднял руку с ножом и направил нож на него:

— Стой! Не подходи ближе!

Портер остановился.