Четвертая пуля

Масселон уже снял телефонную трубку. Набрав две цифры, он сразу перешел к делу.

— Доминик? Мои комплименты, дорогуша. Масселон у аппарата. Вы одна?

И изобразил гримасу в сторону Клида.

— Нет, нет. Будет очень хорошо, если вы немедленно придете ко мне в бюро. Здесь знаменитый Роберт Клид. Я буду счастлив вас познакомить.

Он повесил трубку.

— Уже идет. Это Доминик Бланшетт, наш хроникер из отдела кино. Немного со странностями, ты сам убедишься, но несравненных деловых качеств.

Стук каблучков в коридоре известил о ее приближении.

— Вот и она, — сообщил Масселон, когда дверь кабинета открылась и на пороге появилась очаровательная блондинка, достаточно высокая и в теле.

Клид поднялся, Масселон занялся представлениями, после чего Доминик Бланшетт устроилась в кресле между мужчинами. Черное платье, расшитое по воротнику и манжетам золотистыми полосками, плотно облегало ее округлые бедра и подчеркивало ее крупноватую грудь. Она носила слишком крикливые украшения: широкое колье из посеребренных пластин, выдававших турецкую подделку, браслет того же производства, огромный золотой перстень, украшенный камнем, судя по размерам искусственным.

— Я вам нужна? — жеманно обратилась она к Масселону.

— Клид хочет задать вам парочку вопросов, — ответил Масселон. — По поводу убийства Жана Дравиля. Он интересуется этим делом.

— Да? Могу ли я быть вам полезна, месье…

Она уже была возбуждена. Клид заметил, что у нее великолепные зубы и немного отвислая нижняя губа, постоянно приоткрытая. Он наградил ее обаятельной улыбкой.

— Вы очень любезны, мадемуазель. То, что мне хотелось узнать, вовсе не ужасно, вы увидите. Сначала скажите, что говорят в ваших кругах о смерти Дравиля?

Автоматическая улыбка позволила ей оттопырить губку.

— Это вызвало необычайное удивление, — сказала она. — Для многих Дравиль был хорошим приятелем. Гуляка с мерзким характером, но человек добродушный.

У нее был пронзительно тонкий голос, действовавший Клиду на нервы. Он посмотрел на Масселона. Тот, казалось, был равнодушен к разговору. Клид подавил вздох. Доминик Бланшетт не сообщила ему ничего нового. Она явно выдумывала, чтобы произвести впечатление, а то, что она сообщила, к сожалению, совершенно противоречило тому, что он узнал от Жюльетты Дравиль и Клодетты Жема.

За исключением того, что относилось к характеру покойного; тут все три женщины были единодушны — отвратительный.

— Вы говорите, он был прекрасным приятелем, — сказал Клид ледяным голосом. — Забавно. Особа, превосходно его знающая, уверяла меня в обратном. Не далее как вчера вечером. Она утверждала также, что немало людей имело все основания действовать, как убийца в Орлеане. Естественно, вы иного мнения?

Доминик Бланшетт подтвердила, что она придерживается своей версии.

— Ну да? — удивилась она. — Я ни разу не слышала, чтобы кто-то говорил подобное. Наоборот, Дравиль был как сказать… всеобщим любимцем.

Она умолкла, чтобы взять зажженную сигарету, протянутую ей Масселоном, и поднесла ее к губам с видом разнежившейся на солнцепеке кошки. Клид воспользовался этим, чтобы рассмотреть ее получше. Чувствуя его взгляд, она перестала разыгрывать роковую женщину. У нее были круглые черные глаза навыкате, и, несмотря на то, что она перестала притворяться, лицо ее не стало приятнее и конкурс красоты ей не грозил. Тем не менее ее явно не избегали, — чем еще можно объяснить, что ее уши столь ловко улавливали сплетни.

— Хорошо, — отрезал Клид. — Вы знаете, что пословица гласит: кто слышит только колокол…

— Спасибо за сравнение, — хохотнула она. — Могу ли я знать, кто эта особа?

Все-таки она неглупа, эта девушка. У нее довольно острые зубки. Но Клиду было не до смеха.

— Клодетта Жема, — сообщил он.

— А-а, — она вздернула брови, пухлая губа отвисла еще больше. — Его бывшая кошечка. Тогда я понимаю…

— Я не знаю, была ли Клодетта Жема той, кем вы ее назвали, — солгал Клид.

Доминик Бланшетт смерила Клида таким взглядом, будто перед ней сидел ярмарочный уникум.

— Все это знают, — воскликнула она. — Они разошлись только в конце войны. У нее были в то время стычки с комитетом за чистоту зрелищ, членом которого являлся Дравиль. Ей даже запретили сниматься на два года. Ее любовник, укрывшийся в свободной зоне, отказавшись сниматься в «UFA», был, кажется, самым строгим из ее «судей». С тех пор он отказался от встреч с ней.

Бертье же, наоборот, был с ней очень мил. В течение двух лет «покаяния» он дал ей возможность зарабатывать на жизнь дубляжом американской звезды Кэтлин Мэй. Во французской версии он выпустил с ней три фильма, так же, как и с Дитой Фестуччи, итальянкой — «Ночи в Неаполе» и «Мрачный карнавал». С другой стороны, Жюльетта Дравиль оказала ей большую моральную поддержку. Казалось, та никогда не знала, что произошло между ней и ее мужем, и продолжала ее принимать. Она видела в ней настоящую подругу, мне даже довелось убедиться в этом.

Видимо, это было правдой. Во всяком случае, на сплетню не походило. Даже сам тон беседы изменился — стал раскованным, более естественным, почти любезным. Клид в свою очередь расслабился.