Четвертая власть

— Ну смотри сам. Я предупредил.

— Предупредил он! — крикнул Александр, повесив трубку. — Подонок!

«А ведь я знал, что Красницкий давно к Дашке присматривается! Какая скотина! И еще кичится этим! Ну да ничего, и на вас всех управа найдется! Тоже мне, богатый Буратино, Рокфеллер сраный. Думаете, можно со мной, как с собачкой? Подразнить, пинка под зад дать? Только ведь собачка может и тяпнуть. И больно тяпнуть! Ах, мрази! Как же я всех вас ненавижу!» — терзал себя Соловьев.

Подойдя к куртке и достав кошелек, Александр отправился в столовую. Там можно было посидеть в тишине и покое, не опасаясь телефонных звонков или неожиданных визитеров. Заказав еду, Соловьев уставился в какую–то точку и смотрел на нее, не отрывая взгляд. Он даже не заметил, как к нему за столик присел его коллега с ТВ-Н Виктор Николаев.

— Привет! Что это с тобой, дружище? — поинтересовался Виктор.

— Да так, не обращай внимания, — ответил Александр, встряхнув головой. — Рад тебя видеть!

— Не против, если я присяду?

— Конечно, нет проблем.

— Ну рассказывай, как дела, как жизнь? — поинтересовался Николаев.

— Да помаленьку… Нечего в общем–то рассказывать.

— А к тебе вчера ГБ-шники не наведывались?

— Как же, наведывались. А ты откуда знаешь?

— Так, они у всех были. И у меня в том числе. Вообще работать не дают.

— Это точно. А еще говорят, что раньше, в союзные времена, цензура была. Так сейчас ее в сто раз больше — и от государства, и от владельцев канала. А мы, знай, крутись, как белка в колесе, чтобы от всех отбрехаться, и при этом еще нормальный материал в эфир поставить.

— Да у тебя, видать, наболело?

— Да задрало все, Вить. Иногда таким идиотом себя чувствуешь!

— Это еще что. Вот всем ведущим политических ток–шоу недавно запретили выходить в прямом эфире.

— Маразм. Пора завязывать с этой профессией.

— А что делать будешь? Кому ты нужен?

— Наверное, никому…

— Вот то–то и оно…

***

Сегодня у Дмитриева был выходной, и он решил использовать его на полную катушку: до обеда понежиться в кровати, почитать интересную книгу, до которой никак не доходили руки, посмотреть телевизор, в конце концов. Трудно передать возмущение Алексея, когда настойчивый телефонный звонок вырвал его из сладких грез и заставил подняться с постели. Мысленно обматерив человека, нарушившего его покой, Дмитриев нехотя подошел к столу и снял трубку.

— Леша, это я.

— Кто я?

— Дмитрий Лебедев из «Вечерней зари», журналист. Помнишь меня?

— А, это ты к нам на ЛТН приезжал, а потом о нашей компании в своей газете писал?

— Ну да, он самый. Ты мне еще телефон свой оставил на всякий случай.

— Было дело. Так чего ты хочешь?

— Леша, я сейчас от телецентра звоню. Мне нужно срочно с тобой увидеться.

— Ну, во–первых, я сейчас дома, а не в телецентре. А что стряслось–то?

— У меня в руках компромат на нашего губернатора Полищука. Компромат страшный, Леша. Если его опубликовать, полетит не одна голова.

— Да ладно! — воскликнул Алексей. — А чего ж ты его в своей газете не хочешь обнародовать?

— Я еще жить хочу, Леша.

— Все настолько серьезно?

— Ну в общем, да. Просто ЛТН — крупная компания, вас наверняка прикроют в случае чего. А вот «Вечерней заре» с губернатором точно не справиться.

— Ну хорошо. Записывай адрес и приезжай со своим компроматом ко мне домой. Разберемся.

— Отлично. Уже еду.

Сон как рукой сняло. Через час в дверь позвонили, и на пороге появился Лебедев. Выглядел он не самым лучшим образом: растрепанные волосы, уставшие глаза. Парень заметно нервничал, и Алексей тут же предложил ему выпить, дабы тот мог расслабиться и спокойно обо всем рассказать.

— А ты чего так волнуешься? — спросил Алексей, когда они позавтракали и опустошили несколько бутылок пива.

— Потому что из–за документов, которые я тебе привез, у нас в области завалили уже несколько человек.

— Да ладно!

— Слыхал про Бархатова?

— Это ваш местный олигарх? Слышал краем уха. Так там вроде несчастный случай был.

— Ага, как же! Это по указке Полищука было сделано — не иначе.

— А ты откуда знаешь?

— Слухи, Леша. Бархатов с нашим чиновником крепко поцапался. Виктор Сергеевич сначала его в прессе грязью облил, затем налоговую натравил, а когда не помогло, случилось то, что случилось.

— Ну и дела у вас творятся!

— Вот поэтому я и нервничаю. У меня на руках, считай, человек Бархатова умер. А перед смертью папочку мне передал любопытную. Я ее как открыл — мне дурно стало. Знал я, что губернатор наш не святой человек, но чтоб такое… В общем, Леша, я тебе ее оставлю, а ты изучай. В своей газете я точно не смогу это опубликовать, поэтому, если тебе это по силам — хорошо, а нет, так, глядишь, и жить спокойнее будешь.

— Ты меня прямо застращал.

— Да не в этом дело. Просто Полищук — страшный человек. Если узнает, что кто–то против него недоброе затевает — пиши пропало. Поэтому аккуратнее с этими документами и никому их не показывай.

— Что ж я, маленький, что ли, не понимаю? Ну ты хоть в двух словах опиши, что там?

— Не хочу, Леша. Я лучше домой поеду. Дела.

— Что ж ты такой запуганный, Дима?

— А вот прочитай и узнаешь. Спасибо за бутерброды и пиво. Пора мне.

— Ну хорошо. Счастливо.