Четвертое измерение

— Уж куда там! Слабые чекисты! — вырвалось у меня. — Ты погляди, как они к нам прилипли!

— Кто прилип? — не понял шофер.

— Видишь сзади «Волгу»? Это КГБ меня встретило. С «почетным эскортом» идем!

— Ну, это чепуха! — авторитетно заявил шофер.

— Попробуй, отвяжись от этой «чепухи»!

— В момент! — и сделав неожиданный разворот, водитель ушел с центральной магистрали в лабиринт переулков Марьиной Рощи.

 Но «Волга», конечно, не отставала: она теперь шла в десяти-пятнадцати метрах за нами, и если нам удавалось проскочить под закрывающийся светофор, ехала прямо на красный свет.

— Это — да... — бормотал шофер, все еще стараясь оторваться от преследования.

Наконец, он понял, что не в силах это сделать и, выехав на прямую магистраль, сказал:

— Кто бы рассказал — не поверил! Значит, они, сволочи, что хотят, то и делают. По-прежнему! А в газетах-то пишут: соцзаконность...

Мы подъехали к дому сестры, значит, это мне разрешено. О большем я пока не мечтал. Поднявшись по лестнице, я позвонил.

— Родной! Сумасшедший! Почему телеграмму не дал? Мы ведь ждали! — сестра обнимала и целовала меня. Из спальни уже выглядывал ее муж, вышла моя племянница.

— Честно говоря, я никак не думал, что меня ждут, — извинялся я, — ведь за десять лет я немножко потерял ориентировку во взаимоотношениях.

— Говоря с родными, я прислушивался и все время ждал: вот-вот раздастся звонок, и войдут кагебешники.

— Ты поживешь у нас пару месяцев, отдохнешь, придешь в себя, — говорила сестра.

— Пару месяцев?! Хорошо, если пару часов! Ты, что, думаешь, КГБ даст мне здесь жить?!

— Да кто знает, что ты приехал? В Москве десять миллионов жителей! — смеялась сестра, сочувственно улыбались ее муж и дочка.

 Ну, как я мог сказать им, что там, внизу, машина и четыре серых личности в надвинутых на лоб шляпах?! Зачем пугать и устраивать панику?

— Хорошо, — сдержался я. — Пусть твои слова попадут в голову Господу Богу. Но теперь я хочу сразу поехать на мамину могилу.

На улице я нашел взглядом мое сопровождение и сел в автобус, «Волга» пошла за мной.

Одно из моих предположений оправдалось: КГБ установил слежку, но не собирался меня арестовывать. Впоследствии оперативные группы кагебешников ездили за мной по стране все семь лет — до дня моего выезда в Израиль. Хочу надеяться, что хотя бы теперь оторвался от них.

Глава XXXVIII

После кладбища я решил поехать по нескольким старым адресам и заодно заехал к человеку, которому должны были передать «Экзодус».

Рукопись была ему передана. Я сразу предупредил, что за мной слежка и попросил перепрятать тетради более надежно. После этого я узнал, как мне найти моего мордовского благодетеля: хотелось все же понять, почему он не послал телеграмму?

И все выяснилось: его обворовали в поезде, и не было денег, а просить у моих друзей этот скромный человек постеснялся. Надо сказать, что мне его скромность стоила дорого!

Приехав вечером к сестре, я увидел такое скопление старых друзей и родных, что глазам своим не поверил: ведь все эти годы они мне не писали, и я был уверен, что давно всеми забыт.

Переходя из объятий в объятия, я добрался до моей бывшей жены, рядом с ней стояла невысокая девушка: само очарование и обаяние. Мать обняла ее за плечи: «Это Лара».

Дочка?! Такое превращение?.. Расцеловав обеих, я отстранил Ларочку и, рассматривая ее, как редкий цветок, повторял: «Неужели это Ларочка?!»

Трудно передать впечатления этого сумбурного вечера. Но одно я понял: Солженицын и его «Один день Ивана Денисовича» сделали «паблисити» политзаключенным, мы стали «модными». Меня наперебой приглашали в гости. Это же продолжалось и в последующие дни: многие люди искали знакомства со мной лишь потому, что среди интеллигенции повеяло духом «разрешенных вольностей». Ведь если Хрущев позволил печатать Солженицына, то нам уж просто полагается говорить об этом — примерно так можно выразить настроения либеральствующей публики Москвы, тех, кто ненавидел Сталина, но сидел до поры до времени тихо. Один такой человек, известный советский писатель, пригласив меня в гости и выпив бутылки две коньяка, кричал во весь голос: «Я их, гадов, чекистов, ненавижу! Я знаю, что у меня в мусоропроводе микрофоны установлены! — и вот, он, подбежав к люку, открыл его и закричал: — Сво-лочи-и-и!»

Все это было пустой бравадой — это было ясно. Но я был рад хотя бы тому, что меня и дочку — она от меня после первой встречи уже не отходила ни на шаг — окружало дружелюбие.

Мы много говорили с Ларой. И один штрих из ее детских лет живо напомнил мне мою молодость.

— Самый страшный день в моей жизни был, — сказала она, — когда я узнала, что я еврейка... Как проклята страна, где ребенок мучается от сознания своей надуманной неполноценности!

Встретился я в Москве и с теми, кто когда-то начинал здесь сионистскую работу, попал за это в тюрьму и сейчас, освободившись, не собирался складывать оружие: с Давидом Хавкиным, Тиной Бродецкой и другими.