Четвертое измерение

Подкоп был очень длинным: до запретзоны не меньше 40 метров, а надо было еще копать метров тридцать в обход собачника. Побег был рассчитан на начало лета. Работа усложнялась тем, что копали зимой, глубоко под мерзлотой, и нужно было пройти через два оврага. Ребята выдерживали в туннеле не более получаса; часто их вытаскивали за веревку, привязанную к ноге, так как люди, задыхаясь, теряли сознание. Меня в подкоп не пускали, я работал с документами и набирался сил. Достать бумагу, перья, резцы, тушь было очень тяжело; но все же мы их раздобыли. А в библиотеке забрали, как всегда, все тома Ленина и Маркса, чтобы снять с их переплетов красный коленкор, необходимый для обложек поддельных удостоверений КГБ. Работал я тщательно, и вскоре кое-что начало получаться. Фотографии мы тоже сделали: из групповых фото я вырезал квадрат с нужным лицом и обрабатывал его для удостоверения. Семен носил большие усы, но при побеге хотел их снять и поэтому на фото я их свел: лицо изменилось почти до неузнаваемости. Мастерская моя была в зубоврачебном кабинете, там же был тайник, куда прятали мы документы в нерабочие часы. Во время работы меня всегда кто-то охранял, чтобы не зашел вдруг надзиратель. Зона была очень спокойная, администрация старалась к нам не лезть.

 Приближалась весна. Жизнь наша — помимо подкопа — шла своим чередом: люди работали на лесоповале, в зоне строили новые бараки. Подготовка к побегу сблизила нас с Семеном, с ребятами из Прибалтики, и дружба эта крепла со дня на день. В зоне был привезенный сектантами экземпляр Библии, и я — по очереди с другими — читал Вечную Книгу, поражаясь ее глубине и мудрости.

Из Москвы — маму и друзей — я просил присылать мне книги на темы, связанные с парапсихологией. И получал недоумевающие вопросы: зачем тебе это?! Чтобы подробно ответить им, я экспромтом дня за два написал большую статью. Листки с текстом лежали у меня на тумбочке около нар, — и кое-кто из друзей их читал. Потом я отправил эту статью в Москву и забыл о ней. Года через два я встретил этот текст ходящим анонимно по лагерям: оказывается, кто-то размножил его в лагерном «самиздате». Семен и другие ребята, связанные со мной по побегу, подшучивали над моими занятиями Библией и парапсихологией: в этом плане нас ничто не объединяло.

В самом конце работы с документами чуть не произошел провал: Семен, охранявший меня, чем-то занялся и прозевал приход надзирателей, пришедших с обыском в зубоврачебный кабинет. Когда они вошли в прихожую, он успел лишь сказать мне в соседнюю комнату на идиш: «Фаер!» (огонь).

 В руке у меня было красное удостоверение КГБ; все, что я смог сделать, — это сунуть его под половик у своих ног: сзади уже стоял надзиратель.

— Что тут делаешь? — грубо спросил он.

— Письма пишу... — на столе у меня всегда для маскировки лежали письма и конверты.

— Иди, обыск тут будет, — сказал солдат, и я вышел в соседнюю комнату.

Семен, как хозяин кабинета, остался.

Издали я видел, как солдат обыскал стол, шкаф и, сев на стул, потянулся рукой вниз, чтобы поднять половик. Кабинет Семена был близко к запретзоне, и солдат хотел проверить пол: нет ли следов подъема досок для подкопа.

Одна нога солдата стояла на удостоверении КГБ и, подняв половик, он обнажил его красный уголок. Взгляды наши — мой и Семена — были на этом уголке. Но солдат искал подкоп, а не бумагу, и его взгляд исследовал швы между досками. Эти две минуты, что он смотрел вниз, тянулись для нас очень долго. Наконец, он бросил край половика, встал и вышел: Бог помиловал нас!

*

Наступила Пасха. В этот день обычно украинцы устраивают торжественный ужин. Но администрация, как правило, разгоняет собравшихся, а на сей раз никто не мешал. Меня на эту встречу тоже пригласили — обычно приглашали друзей, независимо от их вероисповедания — и я видел, что солдаты не мешали, а один из них даже предложил: «Хотите, фото сделаю?» — и, не дожидаясь ответа, сделал несколько снимков. А за празднично накрытым столом сидели принарядившиеся люди, и все выглядело вполне прилично, отнюдь не по-лагерному. Надо понять, что к этому вечеру готовятся много месяцев: собирают то, что удается купить за пределами зоны и получить в посылках; а одежду собирают по всему лагерю. Вот и получается короткий пир среди голодных и оборванных будней. Через несколько дней солдат принес несколько фотографий и отдал их ребятам. Фотография в лагере — редкость. И, конечно, их обладатели послали своим домашним эти карточки. Никто и не подумал, что все это ловко подстроено КГБ: вскоре провинциальные газеты Украины поместили это фото с подписью «Арестованные украинские националисты за ужином в лагере». Комментарии были не нужны: все видели довольные, улыбающиеся лица, приличную одежду и хорошо сервированный стол, уставленный едой.