Четвертое сословие

— Меня это огорчает, — вздохнул Ганн. — Из-за всего этого мне крайне сложно следить за моими предприятиями в Лондоне.

Внезапно в голове Армстронга что-то щелкнуло, и он впервые за вечер отложил вилку с ножом. Ганн — владелец «Дер Берлинер», конкурентной газеты, издававшейся в американском секторе. Но чем еще он владеет?

— Я давно хотел с вами встретиться, — сказал Армстронг.

Ганн удивленно взглянул на него — до этой минуты капитан Армстронг не проявлял к нему никакого интереса.

— Какой тираж у «Дер Берлинер»? — спросил Армстронг, прекрасно зная ответ. Но он хотел, чтобы Ганн продолжал говорить, прежде чем он задаст единственный вопрос, который был для него действительно важен.

— Примерно двести шестьдесят тысяч в день, — ответил Ганн. — А другая наша ежедневная газета во Франкфурте, к моей огромной радости, снова выпускает больше двухсот тысяч экземпляров.

— А сколько всего у вас газет? — небрежно поинтересовался Армстронг, снова беря в руки вилку с ножом.

— Только две. До войны их было семнадцать и вдобавок еще несколько специализированных научных журналов. Но о них и говорить нечего, пока не снимут все ограничения.

— Я думал, что до войны евреям — а я сам еврей, — Ганн вновь бросил на него удивленный взгляд, — было запрещено владеть газетами.

— Совершенно верно, капитан Армстронг. Но я продал свои акции партнеру, который не был евреем, и он вернул их мне по той же цене сразу после окончания войны.

— А журналы? — Армстронг поковырял вилкой в пироге. — Они приносили прибыль в те трудные времена?

— О да. Вообще-то, думаю, со временем они станут более надежным источником дохода, чем газеты. До войны моей компании принадлежала львиная доля всех научных публикаций в Германии. Но когда Гитлер занял Польшу, нам запретили публиковать материалы, которые могут оказаться полезными для врагов «третьего Рейха». В данный момент я сижу на неопубликованных восьмилетних исследованиях, среди них — большинство научных изданий, вышедших в Германии во время войны. Издательский мир с радостью заплатил бы за такой материал кругленькую сумму, если бы только я мог найти какую-то лазейку.

— Что мешает вам опубликовать это сейчас? — спросил Армстронг.

— Лондонское издательство, с которым у меня была договоренность, больше не желает распространять мою работу.

Свисавшая с потолка лампочка внезапно погасла, и в центр стола поставили небольшой торт с единственной свечкой.

— А почему? — спросил Армстронг, не позволив прервать разговор Арно Шульцу, который под аплодисменты задул свечку.

— Потому что, к сожалению, единственный сын председателя правления был убит в бою на побережье Дюнкерка, — пояснил Ганн. Армстронгу положили самый большой кусок торта. — Я написал ему несколько писем с выражением соболезнования, но он мне просто не ответил.

— В Англии есть и другие издательства, — заметил Армстронг и, отломив кусок торта, запихнул его в рот.

— Да, но условия договора пока не позволяют мне иметь дело с другими. Теперь осталось подождать всего несколько месяцев. Я уже решил, какое лондонское издательство будет представлять мои интересы.

— Правда? — Армстронг смахнул крошки со рта.

— Если выберете время, капитан Армстронг, — сказал немецкий издатель, — я сочту за честь показать вам свою типографию.

— У меня сейчас совершенно сумасшедший график.

— Конечно, — ответил Ганн. — Я понимаю.

— Но, может, я загляну к вам, когда в следующий раз буду в американском секторе.

— Буду рад, — сказал Ганн.

После ужина Армстронг поблагодарил хозяина за незабываемый вечер и подгадал так, чтобы выйти вместе с Юлиусом Ганном.

— Надеюсь, еще увидимся, — сказал на прощание Ганн.

— Не сомневаюсь, — ответил Армстронг, пожимая руку лучшему другу Арно Шульца.

Дик вернулся домой около полуночи, когда Шарлотта уже спала. Он разделся, набросил на плечи халат и тихонько поднялся в комнату Давида. Некоторое время он стоял у колыбели, глядя на сына.

— Я построю для тебя империю, — прошептал он, — и однажды ты с гордостью назовешь ее своей.

Утром Армстронг доложил полковнику Оакшоту, что присутствовал на юбилее Арно Шульца, но умолчал о знакомстве с Юлиусом Ганном. Оакшот сообщил Дику, что звонил майор Форсдайк и поручил ему еще раз наведаться в русский сектор. Армстронг обещал связаться с Форсдайком, но не сказал, что сначала собирается посетить американский сектор.

— Кстати, Дик, — сказал полковник. — Я так и не увидел твою статью о нашем отношении к немцам в лагерях для интернированных.

— Верно, сэр. К сожалению, чертовы фрицы просто не стали сотрудничать. Боюсь, все это оказалось напрасной тратой времени.

— Ничего удивительного, — покачал головой Оакшот. — Я же тебя предупреждал…

— И были правы, сэр.

— Хотя, в общем-то, жаль, — ответил полковник. — Я по-прежнему считаю, что нам необходимо наладить контакты с этими людьми и завоевать их доверие.

— Полностью с вами согласен, сэр, — кивнул Армстронг. — И могу вас уверить, что я тоже пытаюсь внести свою лепту.

— Знаю, Дик. Как дела у «Дер Телеграф» в эти трудные времена?