Четвертый бастион

Вне себя государь мчится в замок и налетает на Фельдмана: «Как ты осмелился, старый дурак… нарушать мое строжайшее приказание о моделях? Как ты осмелился пускать туда посторонних, когда я и инженерам не доверяю эти вещи? До такой небрежности довести, что с улицы могли забраться лица, совершенно неизвестные? Для того ли я поставил тебя здесь комендантом? Что ты, продать меня, что ли, хочешь? Я не пощажу твоей глупой лысой головы, а отправлю туда, где солнце никогда не восходит! Если уж тебе я не могу довериться, то кому же после того мне верить?»

Впрочем, как видим, моды на бдительность не было и с другой стороны.

* * *

Без особой оглядки на присутствие русских офицеров месье Жюльен решил-таки рассказать новость.

Ну, не соответствовали эти офицеры роли проницательных атташе! Один, с узнаваемой жадностью пьяницы, поглядывал на карточный столик, а другой – похоже, что дремучий провинциал, – терялся, смущался своей новой ответственной роли и столь «эполетного» общества, поэтому отчаянно строил независимые рожи. «Где уж этим двоим шпионить», – решил для себя «маэстро», чуть понаблюдав за русским штабс-капитаном, кряхтя, умащиваясь и дожидаясь, пока соберется кружок благодарных слушателей.

– Хотите знать, господа, что ждет нас в ближайшем будущем? – наконец обвел он тесный круг ленивым взглядом маслянистых глазок. – Но должен вас предупредить, пусть я только что из Парижа и, как многие тут знают, вхож в дома приличней прочих, но я не тайная депеша имперской канцелярии, я только частный оракул.

Прежде чем продолжить, месье Жюльен долго возился в кармане сюртука в поисках трубки:

– Сначала пророчество оптимистическое: вскоре у нас появится еще один союзник в священной борьбе с русским медведем, этим несостоявшимся палачом европейской цивилизации…

В маслянистых глазках «маэстро» блеснула искорка, и, как ни вглядывался в его расплывшуюся румяную физиономию штабс-капитан Пустынников, глядя в зеркало на стене напротив, трудно было понять, нарочно ли Жюльен дразнится, зная, что для русских гостей французский язык так же легок, как собственный. Или этот пафосный тон должен уколоть присутствующих тут газетчиков, например, мистера Эштона из Sunday Times? Ведь заголовки их статей так походили на те фразы, что сейчас вылетели из уст оратора.

Пожалуй, все-таки второе, ибо следующую реплику иначе как иронической назвать нельзя было:

– Министр Сардинского королевства Кавур, желая снискать милость императора в предчувствии освобождения Ломбардии и Венеции от австрийцев, готов прислать нам 15-тысячный корпус. Так что война, можно сказать, выиграна, и остается только сожалеть, что никто ранее не догадался… – «маэстро» затянулся табачным дымом так основательно, что дождался, в конце концов, поощрительного:

– О чем, черт возьми? О чем никто не догадывался?

– О том, что для победы нам не хватает только 15 000 сардин, – пожав плечами, картинно удивился мосье Жюльен, мол, чего тут спрашивать. – Так что теперь в драке льва и петуха против медведя каким-то странным образом будет участвовать и сардина.

– И с тем же успехом, – фыркнул революционно-ехидный граф Петильон, но все-таки вполголоса.

– Протухло ваше пророчество, – замахал на ядовитый табачный дым «оракула» английский газетчик, спеша уязвить в ответ. – Хороша новость! В Балаклаве уже неделю как причал ремонтируют для их высадки!

– Хорошо, тогда вафли последней выпечки, – покладисто согласился «вестник из Парижа». – Сплетня, но тут я не уверен, оптимистическая ли? Тут, как говорится, кому как. Отдаю, почем и взял. Генерал Реньо д’Анжели везет в Крым не только резервы. Он везет также и отставку главнокомандующего! – торжественно произнес «маэстро».

Новость, похоже, не показалась присутствующим громом среди ясного неба, но, видимо, окончательно развеяла чьи-то надежды.

Мосье Шарле даже помрачнел и спросил, не скрывая недовольного тона:

– Кто взамен, неужели?

– Нет, эта нелепая идея больше не посещает монарха, – поторопился успокоить всех «мэтр», ведь в начале весны намерение Наполеона III лично возглавить армию уже повергало армию в уныние. – Скорее всего, рокировка произойдет тут же, на месте. И это будет генерал Пелисье.

– Коптильщик… – прокомментировал кто-то за спиной Ильи.

Тот обернулся от зеркала, в котором будто бы изучал свой подбородок, пользуясь минутой, пока накрывался стол, и от него отстали с заверениями в личной симпатии ко всему русскому, особенно почему-то к солдатским сапогам, пользовавшимся спросом и у союзнических офицеров, которым ботинки носить было и необязательно.

– L’enfumeur? – переспросил штабс-капитан Пустынников.

– Коптильщик, – подтвердил граф Петильон. – Этим титулом генерал обзавелся еще в Алжире, – с бодростью старого, но вполне еще подвижного протеза проскрипел артиллеристский майор. – Однажды он запер в пещере и задушил дымом население целой арабской деревни. Воображаете?

Илья, конечно, не мог представить себе подобного зверства, несмотря даже на опыт турецкой войны, но не успел толком удивиться, по-настоящему удивленный следующей фразой поборника гражданских свобод: