Четвертый Дюранго

Поскольку Ломпок считался «мировой столицей цветочной рассады», многие его улицы были названы в честь Роз, Фиалок, Тюльпанов и так далее. Часть из них под прямыми углами пересекались улицами, которые обычно шли под номерами или буквами алфавита. Тем не менее, авеню города имели значащие названия, которые все обитатели считали очень удобными и подходящими. Например, осужденных везли к западу по Океанской авеню, свернув с которой, они еще шесть миль к северу добирались по авеню Флоры до тюрьмы США, где в данный момент, в последнюю пятницу июня, струи горячей воды низвергались на спину Джека Эдера, стоящего в душевой, на одной стене которой стояли четыре рожка, столько же — на другой, и с обоих концов она свободно обозревалась.

Примыкая прямо к прогулочной зоне тюрьмы, душевая давала заключенным возможность чувствовать себя несколько посвободнее. Как правило, она последней провожала тех, кого по выходу из душевой уже ждала новая одежда, доставленная, случалось, прямо из «Сирса», в которую и облачался недавний заключенный после своего срока.

Когда пятнадцать месяцев назад Джек Эдер прибыл отбывать приговор, он не мог — даже в голом виде — опустив глаза, увидеть пальцы ног или свой пенис, поскольку при росте в пять футов и десять с половиной дюймов он нес на себе 269 фунтов. Большая часть этих жировых накоплений сгруппировалась на пояснице, создав талию в сорок шесть дюймов, которая и мешала обзору.

Но сейчас, пока горячие струи барабанили ему по спине и затылку, он мог при желании посмотреть вниз, где его взгляду предстал бы плоский живот в тридцать четыре дюйма в обхвате, десять ничем не примечательных пальцев и половые признаки, сравнительное изучение которых за последние пятнадцать месяцев убедили его, что они сохранили нормальные очертания и формы.

Он намыливал промежность, когда они скользнули в душевую. Оба были в одежде, хотя поменьше ростом из этой пары уже расстегивал ширинку. В левой руке другого, покрупнее, блеснул нож, лезвие которого было выточено из металлической ложки, а на ручку пошел расплавленный пластик шести зубных щеток.

Маленького, который напропалую врал, что он-де, мол, член мексиканской мафии, все звали Локо, Сумасшедшим, за то, что он любил грызть электролампочки, после чего его отправляли в тюремную больницу, где он неизменно крал болеутоляющие и даже морфий. Настоящее его имя Фортунато Руис, и он отбывал двенадцать лет за кражу машин и попытку покушения на жизнь офицера федеральной полиции с помощью смертельно опасного оружия. Таковым был «Мерседес», а федеральным служащим оказался агент ФБР, который совершенно правильно предположил, что машина украдена.

— Эй, Судья, — окликнул его Руис своим на удивление мягким тенором. — Мы с Бобби и ты — не устроить ли нам приятную вечеринку на троих?

Бобби, обладатель ножа, именовался Робертом Дюпре; по профессии он также был автомобильным вором, промышлявшим в Петербилтсе. Угоняя машины в своем родном Арканзасе, он продавал их в Техасе или Миссури. Дюпре сам распространял о себе слухи, что в его распоряжении два убийственно опасных оружия, первое — нож, а другое — СПИД.

Ухмыляясь и раскланиваясь с Эдером, Дюпре описывал острием ножа небольшие круги.

— Не хочешь ли, чтобы мы потерли тебе спинку, а, Судья?

Бросив мыло, Эдер прижался к стенке душа, прикрывая гениталии обеими руками. Он улыбнулся, предполагая, что заискивающее поведение поможет скрыть его страх.

— Спасибо, ребята, но мне уже нужно бежать.

— Трудно поверить, что у тебя нет времени, — Дюпре сделал к Эдеру три скользящих шага и приставил острие ножа к кадыку, который некогда скрывал тройной подбородок.

Эдер свистнул. Он издал не мелодичный сильный звук из сжатых губ, а скорее, тот полусвист-полушипение, к которому часто прибегают симпатичные обитательницы Нью-Йорка, когда в час пик, под дождем, пытаются подозвать к себе такси, таким же звуком на съездах консерваторы собирают вокруг себя сторонников. В пределах квартала этот звук мог собрать ребятишек, подозвать резвящегося пса или, как в случае с Джеком Эдером, спасителя.

Он появился в душевой со стремительностью ртутной струйки. Кожа у него была цвета кофе с молоком и рост достигал шести футов четырех дюймов. Он пригнулся, пустив в ход сначала правую руку, а потом левую; перехватив кисть Бобби Дюпре с ножом, он переломал ее о вскинутое правое колено с легкостью, с какой ломают веточку.

Нож упал на пол. Издав сдавленный стон, Бобби Дюпре опустился на пол, прижимая к груди сломанную кисть. Человек с кожей цвета кофе с молоком пинком отшвырнул нож и повернулся к Локо, глотателю лампочек, чья правая рука так и замерла в проеме расстегнутой молнии штанов.

— Вали-ка отсюда, радость моя, — велел человек.