Четвёртый долг (ЛП)

Пришло время делать все по-своему, мать твою. Иначе будет слишком поздно.

Первые три дня Луиль вел себя как настоящий нацист, когда я пытался встать. Я понял, что он отвечает за мое благополучие. Что он сделал свою работу и подлатал меня, чтобы я прожил еще один день. Но чего он не понимал, так это того, что я не хочу прожить еще один гребаный день, если Нила не будет рядом со мной.

Это моя ответственность, черт возьми.

Я не подведу ее. Никогда больше.

Время было моим врагом, но в то же время и другом. Каждая секунда оставляла Нилу вне моей защиты, но в то же время - исцеляла меня, чтобы я мог наконец исправить свои ошибки.

Я просто жалел, что у меня нет волшебного устройства, которое остановило бы время в Хоуксридже и ускорило бы мое излечение, чтобы я мог снова стать сильным.

Подожди меня, Нила.

Останься в живых ради меня, Нила.

Свесив ноги с кровати, я посмотрел на стерильный линолеум на полу. По крайней мере, я чувствовал себя скорее человеком, чем растением. Последние несколько дней были ужасными, но мне становилось лучше — неважно, насколько я был слаб.

Я ненавидел быть таким чертовски слабым. Слишком слабым, чтобы быть полезным.

Я как мог боролся с усталостью и болезненностью моего тела, которое постепенно излечивалось. Рана зажила так быстро, как только могла. Мне просто нужно было научиться терпению.

Я фыркнул. Да, конечно. Терпению, когда моя ненормальная семья забрала мою женщину.

У меня нет выбора.

Если бы я только мог вылечиться быстрее.

Сделав глубокий вдох, я оттолкнулся от кровати. Мои босые ноги шлепали по прохладному полу. Комната поплыла, напоминая мне о Ниле и ее вертиго. Мы идеально подходим друг другу. Оба слегка сломаны. Оба слегка испорчены. Но совершенно подходящими друг другу, как только мы позволим нашим сердцам стать едиными.

Страница 16

Мои пальцы ног впились в гладкий линолеум, удерживая меня в вертикальном положении. Тыльная сторона моей руки дернулась, когда потянулась трубка капельницы. Я застонал, вытирая пот, уже выступивший на лбу.

Я на собственном горьком опыте убедился, когда впервые попытался сходить в туалет, что мне нужно катать эту штуковину вместе с собой, в противном случае игла в моей руке дёргала меня назад.

Это было больно. Но не так сильно, как болело мое сердце, когда я думал о Кесе, все еще держащимся за этот мир. Он не умер. Как бы ни был непреклонен доктор Луиль, говоря, что он никогда не проснется.

Не думай о нем.

У меня было слишком много поводов для беспокойства. Нахождение в людном месте было настоящим испытанием для моих эмоций. К счастью, у меня была отдельная комната, но это не мешало эмоциям просачиваться сквозь стены.

Обрывки горя и неуместной надежды просачивались под мою дверь от членов семей, навещающих любимых. Ужасная боль и жажда смерти плыли, как волны аромата от пациентов, исцеляющихся от травм.

Я чертовски ненавидел больницы.

Я должен уйти — если не ради Нилы, то ради себя самого.

Я мог бы исцелиться намного быстрее вдали от людей, которые высасывают из меня жизнь.

Стиснув зубы, я двинулся вперед. Большая повязка вокруг моего живота давала сломанному ребру некоторую поддержку, но я всё равно ощущал боль. Доктор Луиль по моей просьбе уменьшил дозу обезболивающих. Мне нужно было знать правду - следить за своим выздоровлением и научиться справляться с дискомфортом самостоятельно.

Потому что три недели - это чертовски долго.

Я не собираюсь ждать так долго.

Как только я смогу добраться до туалета, не потратив на это пятнадцать чертовых минут, можно считать, что я уже вылечился, и мне было все равно, что скажут другие.

Каждый шаг давал энергию атрофированным мышцам.

Каждое движение заставляло мое тело оживать.

И каждый спотыкание гарантировало, что я смогу уйти гораздо раньше.

Одиннадцать минут.

Это лучше, по сравнению с шестнадцатью минутами вчера.

Не самое лучшее достижение - идти от кровати до ванной, но я сократил пять минут за двадцать четыре часа. Я выздоравливал быстрее - поддерживаемый моим безжалостным напряжением.

Шатаясь обратно к презренному матрасу, я остановился в центре комнаты. Мысль о том, чтобы снова лечь на накрахмаленные простыни и снова уставиться в голубой потолок без всякой гребаной цели, кроме как мучить себя образами Нилы, не вдохновляла меня.

Я еще не был хорош для нее. Я должен был быть благоразумным и исцелиться, прежде чем спасать ее, но я не мог больше лежать здесь, не разговаривая с ней. Не говоря ей, как сильно я люблю ее, забочусь о ней, скучаю по ней, хочу ее. Я нуждался в ней. Мне нужна была ее улыбка, ее смех, ее прикосновения, ее тело.

Ты мне чертовски нужна, Нила.

После разговора с Жасмин в первый же день, мы договорились, что будем общаться редко и держаться далеко друг от друга. Трудно было не знать, что произошло в Хоуксридже, но Кат не знал, что мы выбрались оттуда живыми. Насколько знал мой дорогой любящий отец, наши с Кесом кости были теперь свинячьим дерьмом на задворках поместья.

И я хочу, чтобы так оно и оставалось.