Четвертый К.

После ночного снегопада все вокруг было белым, и крупные хлопья снега лениво падали на землю. В Калифорнии необходимости в зимней одежде не было, но по дороге на восток они купили ветровки: Кэмпбеллу ярко-красную, потому что Ирен утверждала, что так ей легче его найти, если он потеряется, Дэвиду ярко-синюю, А Ирен бледно-кремовую, в которой она выглядела очень хорошенькой. Кроме того, она надела белый вязаный берет, Кэмпбеллу натянула ярко-красную шапочку с кисточкой. Джатни шел с непокрытой головой, он ненавидел всякие головные уборы.

Утром у них еще оставалось время, и они вышли на поле позади мотеля, чтобы слепить там Кэмпбеллу снеговика. Ирен вся светилась от счастья и стала забрасывать Кэмпбелла и Джатни снежками. Они храбро встречали ее снаряды, но в ответ не бросали. Джатни дивился — откуда такой прилив счастья? Неужели он вызван ожиданием того, что она увидит Кеннеди на предстоящем параде? Или причина в снеге, таком необычном и волшебном для калифорнийки?

Кэмпбелла снег совершенно очаровал. Он пропускал его между пальцев, глядя, как он тает на солнце, потом стал тщательно разрушать своими ручонками снеговика, проделывать в нем дырки, даже смахивать с него голову. Джатни и Ирен стояли чуть поодаль и наблюдали. Ирен взяла Джатни за руку — необычное проявление физической близости с ее стороны.

— Я должна тебе кое-что сказать, — произнесла она. — Я здесь, в Вашингтоне, виделась с некоторыми людьми, которых мне посоветовали разыскать мои калифорнийские друзья. Эти люди отправляются в Индию, и мы едем с ними. Я и Кэмпбелл. Я продам свой фургончик и дам тебе часть вырученных за него денег, чтобы ты мог улететь обратно в Лос-Анджелес.

Дэвид Джатни отодвинулся от нее и сунул свои руки в карманы куртки. Его правая рука коснулась кожаного футляра, в котором лежал пистолет двадцать второго калибра, и Дэвид на мгновение представил себе Ирен, лежащую на снегу, который впитывает ее кровь.

Нахлынувшая на него злость удивила его самого. В конце концов, он ведь хотел поехать в Вашингтон в слабой надежде увидеть Розмари, Хока и Джибсона Грейнджа. Все последние дни он мечтал, что они пригласят его на обед. Тогда его жизнь может измениться, он просунет ногу в дверь, за которой открывается путь к власти и славе. Так почему же нельзя считать естественным желание Ирен уехать в Индию, чтобы приоткрыть дверь в мир, по которому она тоскует, чтобы добиться чего-то большего, чем быть просто рядовой женщиной с ребенком, обреченной на работу, которая ничего не обещает ей в будущем? Пусть она уходит, подумал он.

— Не сходи с ума, — посоветовала Ирен. — Я ведь тебе больше не нравлюсь. Ты бы давно выгнал меня, если бы не Кэмпбелл.

Она чуть насмешливо улыбнулась, но в ее голосе чувствовалась горечь.

— Правильно, — буркнул Дэвид Джатни. — Ты не должна тащить ребенка туда, куда тебя черт несет. Ты и здесь-то едва смотришь за ним.

Эти слова рассердили ее.

— Кэмпбелл — мой ребенок, — воскликнула она. — Я буду растить его так, как считаю нужным. Если мне захочется, я увезу его хоть на Северный полюс. — Помолчав, она добавила. — Ты ничего в этом не понимаешь. И я думаю, что ты отчасти начинаешь испытывать к Кэмпбеллу сексуальное влечение.

Вновь ему представилось, как ее кровь обагряет снег. Но он сохранил самообладание и спросил:

— Что именно ты имеешь ввиду?

— В тебе ведь есть что-то странное, ты сам знаешь, — сказала Ирен. — Поэтому ты вначале понравился мне. Но я не знаю, в чем может проявиться твоя странность, и иногда я боюсь оставлять с тобой Кэмпбелла.

— Думая так, ты тем не менее оставляла его со мной, — заметил Джатни.

— О, я знала, ты не причинишь ему вреда, — отозвалась Ирен. — Но решила, что мы с Кэмпбеллом должны расстаться с тобой и уехать в Индию.

— Хорошо, — ответил Джатни.

Они предоставили Кэмпбеллу окончательно разрушить снеговика, потом пошли к фургончику и отправились в двадцатимильный путь в Вашингтон. Когда они пересекали границу округа Колумбия, то поразились, обнаружив, что все пространство вокруг было забито машинами и автобусами. Им удалось втиснуться в поток машин, но ушло четыре часа, прежде чем бесконечная, чудовищная стальная гусеница доползла до столицы.

Парад в честь инаугурации проходил по широким авеню Вашингтона, возглавляемый вереницей президентских лимузинов. Процессия двигалась медленно, огромные толпы то и дело опрокидывали полицейские кордоны и задерживали движение. Миллионы людей нажимали на оцепление из полицейских в форме и прорывали его.

Три машины с агентами Службы безопасности ехали впереди лимузина Кеннеди с пуленепробиваемыми стеклами. Кеннеди находился внутри этой стеклянной клетки, так что, проезжая по Вашингтону, он мог видеть невиданное скопление народа. Мелкие людские волны подкатывались к самому лимузину, и тогда их оттесняло внутреннее кольцо сотрудников Службы безопасности. Однако с каждым разом волна фанатичных поклонников президента, казалось, подбиралась все ближе и ближе, и агентов Службы безопасности все теснее прижимали к президентскому лимузину.