Четвертый кодекс

— Это вряд ли выполнимая задача, — мягко сказал он. — Проблема дешифровки майяской письменности неразрешима.

Кромлех поднял голову.

— Так называется статья немца Пауля Шелльхаса. Я читал ее, — ответил он. — Думаю, Шелльхас ошибся.

— Думаете... он... ошибся? — делая иронические паузы, переспросил профессор.

Женька кивнул.

— То, что создано одним человеческим умом, не может не быть разгадано другим, — тихо произнес он.

В глазах Столярова что-то блеснуло.

— А вы не по годам мудры, — глядя на абитуриента с некоторым удивлением, заметил он. — И, знаете... пожалуй, мы закончили собеседование.

На следующий день Женька нашел себя в списке поступивших на истфак. Вместе с соседским Колькой он купил две бутылки водки и напился. Не в первый и не в последний раз.

Все это проходило перед Евгением Кромлехом сейчас, когда он со стопкой водки в руках, но совершенно трезвый, обозревал кутеж, заказанный им в ресторане для диссертационной комиссии. Банкет был обязательной частью защиты — для нищих аспирантов часто неподъемной. Ему помог деньгами Столяров.

Который в сильном подпитии, с бутылкой в одной руке и стопкой в другой, подошел сейчас к Евгению.

— Ну что, доктор, давай чокнемся!

Лицо научного руководителя Кромлеха сияло. Он залихватски опрокинул стопку и с гоготом приобнял Евгения.

— Гений ты! Ты знаешь, что ты гений?! — причитал он, хлопая ученика по спине.

Евгений продолжал оставаться трезвым — что удивительно, поскольку тосты не пропускал.

— Садитесь, Николай Алексеевич, — пригласил он научрука.

Банкет достиг апогея, и на них никто не обращал внимания.

Столяров плюхнулся на стул рядом и сразу опять наполнил их стопки.

— Женька, Женька, — едва ли не пропел он, — а я ведь до конца не верил, что тебе это удастся.

— Да я сам до сих пор не верю, — пожал плечами Евгений. — А больше всего не верю, что вот только что стал доктором.

— А-а... — махнул рукой Столяров, пренебрежительно окинув взглядом пьяную толпу ученых мужей и дам. — Думаешь, хоть кто-то из них понимает, что ты сделал? Да я и сам плохо понимаю. В мире специалистов по майяской письменности... трое... ну, четверо. А в Союзе ты вообще такой один. И как бы они тебе оппонировали?.. Им велели, они тебе доктора и дали.

— Велели? — поднял брови Кромлех. И тут же понял, что совсем не удивлен.

— Э-э-хм, — пробурчал Столяров. Похоже, он пожалел о только что сказанном. Однако сожаление длилось недолго.

— Эх, что там, — махнул он рукой. — Ты должен знать...

Он опять наполнил стопки, опрокинул свою и продолжал говорить. Кажется, это доставляло ему удовольствие.

— Ты ведь вообще не должен был поступить на истфак. Ди-пи, работал на немцев, хоть и мальчишкой, но все же...

Евгений кивнул.

— Я почувствовал на собеседовании, что вы не хотите меня принимать.

— Я-то хотел, — мотнул головой Столяров. — Шутка ли: пацан историю знает получше, чем некоторые аспиранты. И главное — умеет думать и хочет что-то делать в науке... Я ведь тогда еще понял, что ты гений.

Он вновь потряс Женьку за плечо. Но тут же погрустнел.

— Но знаешь ли... своя рубашка... она к телу-то поближе будет. Время такое было — чуть в сторону дернулся, и загремел по полной.

— И как же тогда?.. — Евгению действительно было любопытно.

— А ты про майя сказал, — брякнул Столяров и опрокинул очередную стопку.

— И что же? — опустошив свою, спросил Евгений.

— А то...

Кажется, профессор опять пребывал в некотором сомнении.

— В общем... — начал он. — Дело такое. Хозяин... Ну, ты понимаешь... Который покойный, с культом личности. В общем, он собирался прикрыть марксизм.

— Это как? — Кромлех вытаращил глаза. Он не ожидал ни такого признания, ни того, что его сделает именно идеологически безупречный на вид профессор Столяров, всегда производивший впечатление твердокаменного марксиста-ленинца.

Но тот лишь утвердительно кивнул.

— Еще в конце двадцатых. Тогда положения марксизма посыпались — буржуазный мир развивался не так, как классики предрекали.

Евгений ошеломленно смотрел на учителя. А тот продолжал.

— Началось с завода-автомата Ллойда Смита в Милуоки — ну, не вписывался он в марксизм никоим образом, пролетариата там не было, гегемона. А ведь это основа основ. Дальше — больше...

Николай Алексеевич дернул еще стопку.

— В общем, Хозяин все это просчитал — умен был, этого не отнимешь. Ну и пришел к единственно правильному с его точки зрения решению — СССР должен жить, принципы марксизма должны быть сохранены. Но только их видимость — для народа. А вот образованные партийцы, классиков чуть ли не наизусть знавшие, в эту схему не вписывались, могли игру разоблачить. Дальше — сам понимаешь...

— Нет человека — нет проблемы, — с потемневшим лицом кивнул Евгений, вспоминая изуродованную руку отца.

— Ну, чтобы это дело замаскировать, — продолжал Столяров, не заметивший гнева Евгения, — под замес и многие другие попали. А потом и исполнителей — к ногтю. И концы в воду.

— А майя-то тут причем? — передернул плечами Женька.