Четвертый кодекс

Федор вдруг оказался в безграничной заснеженной тундре. Теперь он был здоров, не ранен и предстал в своем обличии среднего мира – невысокого худощавого старика с морщинистым лицом, большим лбом и пронзительным взглядом из-под густых сросшихся бровей. Он стоял, кутаясь в старый плащ, выменянный у русского геолога за пыжиковую шкуру. Распущенные длинные седые волосы бились по ветру.

Он пребывал посередине бесконечной пустыни и понятия не имел, что делать. Стоял страшный холод – Федор был привычен ко всяким морозам, но такого не испытывал никогда. Его волосы очень быстро заиндевели и образовали над его головой что-то вроде прозрачной переливающейся короны.

Он очень хорошо знал, куда попал – в загробный мир буни, возврата откуда нет и быть не может.

Федора охватило отчаянье.

Издалека донеслось побрякивание бубенца – кто-то ехал на олене. Федор до боли вглядывался в белую равнину, но не замечал никого – хотя бряцание становилось все ближе.

Вот оно, казалось, заполонило все вокруг, и Федор понял, что едет какой-то могущественный и, может быть, опасный дух. А то и бог.

Грохот был совсем близко, Федор слышал уже и храпы оленя – очень сильного молодого оленя. Но по-прежнему не видел никого.

И тут на него накатило понимание, что он никого и не увидит, что для него, шамана в девятом колене Федора Копенкина, зрелище это запретно. Но понимание это было почему-то мирным и радостным. Неожиданно сам для себя Федор упал на колени и опустил голову в снег.

Мимо промчался олень – шаман ясно слышал это. Некий порыв все же заставил его поднять лицо. И снова поспешно опустить и стоять на коленях до тех пор, пока бряцание бубенца не растаяло в снежных далях.

Но он на всю недолгую оставшуюся жизнь запомнил, что увидел он за тот краткий миг.

На него смотрел Сэвеки. Сэвеки был русским Богом – таким, каким его рисовали на иконах, висевших в церквах. Лицо Бога было спокойным и мирным. Федор ясно почувствовал, что Бог знает про него все, и будет судить его за все, что сделал он в своей странной жизни. Но произойдет это еще не сейчас.

Бог прямо сидел на олене и, казалось, быстрый ход зверя нисколько не влиял на Него. А в руках Его была маленькая трепещущая птичка, и Федор знал, кто она.

- Сэвеки Иисус Христос на оленчике везет душу мальчика обратно, - прошептал Федор и очнулся лежащим на земляном полу своего шаманского чума.

- Вставай, все самое интересное проспал, - расталкивал тоже приходящего в себя мальчика старый ученый луча. – Говорил же – не жри ты эти мухоморы.

Диким взглядом посмотрел Федор на уходящих из чума гостей, а потом пал в черную бездну безмолвия. Помощники, привыкшие к его обморокам после камлания, не беспокоили его до вечера. Потом все же забеспокоились и вернулись в чум. Федор был без сознания, стонал и метался. В таком состоянии он провел весь следующий день, очнувшись лишь к вечеру.

Русские пришли к нему попрощаться. Учитель мальчика хотел дать ему еще папирос и бутылку водки – кажется, он решил, что Федор замутил со своей болезнью, чтобы получить оплату побольше. Но шаман равнодушно отклонил подношение.

Ему было очень плохо – силы были на исходе и продолжали истекать из тела и всех его душ. Трудно было даже говорить. Но он обратился к Женьке, смотревшему на него сочувственно и – Федор видел это – с пониманием.

- Он тебе еще встретится, - почти прошептал шаман, и тут же понял, что мальчик и так знает это. – Кирэс не бросай, - продолжал он. – Чужой этого хочет, а ты его не бросай. Ни в каком мире.

- Почему? – спросил мальчик.

Ему и правда нужно было это знать.

Но шаман лишь слегка помотал головой.

- Я не знаю. Ты видел ТАМ Бога?

Женька пожал плечами. Федор понял, что из своего путешествия по мирам тот помнит немного.

- Я не знаю, поможет ли Он тебе еще. Будь сильным сам, - сказал шаман.

Мальчик кивнул. Да, он будет сильным.

Федор закрыл глаза и отключился вновь. Последнее, что он слышал, были слова старого луча:

- Что за чушь он там нес?

Федор прохворал весь остаток лета, думал, так и не оправится. Но потом все же ему стало немного легче. Как только смог сам передвигаться, собрал десяток оленей и ушел в тайгу. Путь его лежал в те места, где в юности узрел он схождение Дябдара.

Найдя в тайге небольшую падь, он поставил там чум и начал тяжелую работу. Торопился – знал, что времени у него немного. И ведь успел: ко времени, когда в воздухе закружились снежники, в тайге появилось нечто невиданное.

Федор воздвиг из бревен помост, на который поставил из жердей квадратную избу с четырехскатной крышей. Позади устроил «калир» - священного «оленя» из бревна, вроде того, что всегда стоял перед чумом, где он камлал.

На калир он поставил три локоптын, которые луча называют кирэс – три кирэс, каждый с тремя крестовинами поставил Федор.

Закончив труды, он отошел в сторону, без сил рухнул на припорошенный снегом пенек и полюбовался делом рук своих.

Федор поставил священный чум для русского Бога, скопировав его, как умел, с тех больших домов, в которых русские попы махали кадилами. Он и сам толком не знал, зачем он это сделал, но точно знал, что это было нужно.