Четвертый крик

Земля обетованная представляла собой узкую полоску, служившую коридором для крупных воюющих стран и окруженную множеством мелких враждебных друг другу народов, племен, городов-государств, которыми буквально кишел в ту пору Ближний Восток. Вместо рек молока и меда — пустыня.

Но и этот клочок земли, несмотря на обещание Всевышнего, никто на блюдечке подносить не собирался. Пядь за пядью ее приходилось отвоевывать в нелегких сражениях. Воинственность, бесстрашие и жестокость к врагам были главными источниками выживания для всех народов региона, в том числе, и для евреев. Так что представлять себе нашего предка в виде робкого, забитого, плутовато-трусливого человека, каким его сделала позднее «местечковая» диаспора, нет никаких оснований.

Иосиф Флавий следующим образом описывает одну из первых побед евреев над ханаанянами: «Их стали убивать не только на улицах, но и в домах, и не было пощады никому, и погибли все, не исключая женщин и детей. Весь город наполнился трупами, и никто из жителей не избежал смерти. Затем евреи зажгли город и окрестные селения… Все, что в городе уцелело от огня Иисус (первый государственный предводитель еврейства, назначенный на эту должность умирающим Моисеем — Л. Л.) велел истребить и провозгласил проклятие против всех тех, кто когда бы то ни было вздумал бы вновь отстроить разрушенный город» («Иудейские древности», в дальнейшем — «ИД», кн. 5, гл. 1).

Крайняя жестокость, не правда ли? Но она ничем не отличала евреев от других народов этой эпохи. Отличие было лишь в одном: в провозглашении проклятия тем, кто попытается восстановить город. Это трудно постичь. Ведь город уже ваш, на вашей уже земле! Почему же не позаботиться о нем хотя бы после победы?

В какой-то мере здесь можно допустить некоторый перегиб в исполнении запрета на иностранное как ритуально нечистое, связанного со страхом перед идолопоклонством — этим вечным бичом чистоты иудаизма. С большей же уверенностью можно судить об этом, если взять более общий план.

Мы сталкиваемся здесь (правда, еще в зародыше) с тем чисто еврейским феноменом, когда идея Бога догматизируется настолько, что становится выше практических соображений. С самого начала завоевание и строительство страны проходило у возвратившихся из Египта евреев параллельно (если не сказать, на базе) со строительством и укреплением теоретических основ веры.

Помимо военной победы над местными жителями, надо было преодолеть их духовные (или бездуховные, на взгляд пришельцев) ценности и образ жизни, которые характеризовались «отвратительными религиозными обычаями… человеческими жертвоприношениями божеству по имени Молох, похотливым культом местного ханаанитского божка по имени Ваал, разгульными оргиями и культовой проституцией во имя женского божества Ашеры» (Макс Даймонт, «Евреи, Бог и история»). Соблазнительная доступность всех этих пряностей не могла не прийтись по вкусу и отдельным несознательным представителям наших далеких братьев, поскольку и они, бывало, ничем человеческим не гнушались.

И волшебной палочкой-выручалочкой в деле укрепления морали мог быть только Моисеев Закон, детально определявший, что такое хорошо и что такое плохо. Это во-первых.

Во-вторых, ни что иное, как этот же закон должен был сыграть главную роль и в деле национального воссоединения с теми евреями, которые в Египет не уходили и потому отличались от тех, кто оттуда возвратился, не меньше, а гораздо больше, чем, скажем, нынешние советские евреи от коренных израильтян. Ведь четыре века между ними пролегло!

В-третьих, на эту же объединяющую силу Закона возлагалась и надежда в деле преодоления племенных разногласий между основными 12 коленами сынов Авраама, которые расселялись и управлялись самостоятельно. Во главе каждого колена стояли независимые друг от друга старейшины.

Понятно, что все эти задачи в один присест не решаются, а растягиваются обычно на века. В этом смысле, еврейская начальная история мало чем отличалась от национального становления других народов. У всех оно начиналось с преодоления центробежных сил племен или княжеств центростремительной силой объединения и единства. Что отличало евреев, так это более сильная, чем у других народов, идеологическая опора — законы иудаизма. Верховный авторитет Торы был абсолютным в той же мере, если не в большей, чем в нашем недавнем прошлом святейшие догматы марксизма-ленинизма.

Некоторые исследователи рассматривают эпоху Судей как пример первой в истории человечества (на 400 лет раньше, чем у греков! — Даймонт) демократии, а еврейские царства — в качестве первых в истории человечества конституционных монархий. И то, и другое обосновывается тем, что ни судья, ни впоследствии царь, ни первосвященник — никакое лицо не могло быть и не было выше Закона Торы, и таким образом здесь осуществлялся принцип равенства перед Законом.