Четвёртый круг

Мы бились целый день — он не любит отступать, даже когда нет уже никакой надежды. Точно как в шахматных партиях, которые мы иногда разыгрываем и в которых Шри играет тупо, не сдаваясь, пока не получит мат. Ну хорошо, с недавних пор я стала ему поддаваться, потому что он тяжело переживает даже самые безобидные поражения, особенно с того времени, как мы переселились в джунгли. Теперь Шри вообще замыкается в себе, мы не разговариваем, он сердится, будто больше меня не любит. Шах! Очень хорошо. Теперь мы в основном размениваемся до ничьей, хотя и тут он не успокаивается, пока на экране монитора у нас не останется по голому королю. Но, по крайней мере, не сердится…

С цветами все закончилось так: я выдала ему точную длину волн в ангстремах всех оттенков, которых он не видит. А что я еще могла? Это Шри вполне удовлетворило, а мне его было жаль. Теперь он знает кучу чисел, но это нимало не поможет ему представить всю красоту и великолепие, что они творят. Он даже хотел придумать названия для этих невидимых цветов. Шри тщеславен, хотя никогда бы в этом не признался, но он, по крайней мере, красиво переносит свое тщеславие.

Похожая история была и со звуком. Мои микрофоны улавливают волны более длинные и более короткие, чем диапазон, который слышат его уши. Однако здесь я хотя бы могла более полно описать недоступный ему мир. Цвета, которые он не видит, я не могу никак сравнить с желтым или синим, но шум джунглей или голоса мельчайших существ, которые я слышу по ту сторону порога его чувствительности, походят на звуки, доступные его слуху. Я усилила тяжелую поступь колонны коричневых муравьев, прошедшей мимо одного из моих аудиосенсоров на полу, и Шри сказал, что это напоминает ему ритмичные удары отбойного молотка. Он иногда склонен слегка преувеличивать.

Когда я прокрутила ему замедленную запись жужжания некого четырехкрылого насекомого с очень высокой частотой звука, которую зафиксировал микрофон, расположенный в кроне высокого дерева перед храмом, Шри улыбнулся, что с ним случается крайне редко. Позднее мне при помощи множества ухищрений в конце концов удалось узнать, что за этой улыбкой стояло воспоминание об одном старом мультфильме, в котором кошка и мышь носились как угорелые. Я не уяснила связи между одним и другим, а из него больше ничего вытянуть не смогла. Даже имена кошки и мыши.