Четвёртый круг

Новые посетители никому не желали вреда. Если не считать их шумных прибытий и отбытий, они были тихи и исполнены почтения к древним святыням. Разве что кратковременное беспокойство доставляли их маленькие черные коробочки, испускающие белые молнии в мрачной внутренности храма. Посетители обычно не задерживались надолго и часто оставляли дары, которые, без сомнения, имели ценность в их мире, однако монахам здесь, в сердце джунглей, стоящим над течением времени, они были ни к чему.

А затем, почти сразу, время начало свой бег и в маленьком святилище.

2. Свод демонский

Демоны проклятые, чтоб у них семя пересохло!

Собрались тут не вовремя, а дел полно. Стены стоят сухие, ждут, такая погода долго не продержится, а он и не чешется. Ушел в себя, заперся, ни бэ ни мэ, мучит его нечто. Только и видит что-то свое там, наверху, будь оно неладно! Нечистый его, прости, Боже, преследует, вижу это, а помочь не могу. Уже и монахи заметили, косятся на нас, чуют долгополые — дьявол здесь замешан, вспоминают слухи, что нас сопровождают. Шушукаются между собой, лишь только к ним спиной повернешься, шепчутся, головами вертят. Думают, я не вижу. Все я вижу. Вижу и то, что они делают, когда считают — никто на них не смотрит. Отродье сатанинское! Нагляделся я на них за всю жизнь, черти блудливые! Однако они меня кормят — так что меня это не касается. Тут я не судья. Есть кому их судить. Их прежде всего. У меня свое дело есть. Заботиться о Мастере, принести ему, отнести, найти. Краски смешать, кисти почистить, подмостья поставить. Рубашку и штаны постирать, убрать за ним, постелить. Угодить ему. Лишь бы рисовал. А он бросил.

Стены голые зияют, скоро осень, уже и игумен головой крутит, а ему хоть бы что. А ведь раньше такого не было. Уж я-то его знаю, скоро полвека с ним. Всегда умел постараться. Да еще как. Все на пути сметал. Я краски не поспевал готовить — так он их быстро изводил. Только дух переведешь — фреска уже готова. Красотища. Только бы стоял и смотрел. Как же он умеет изобразить Сына Божьего и святых! Христос у него всегда разный, и остальная братия тоже, прости, Господи, а Мария все время одинаковая. Я видел ее лишь раз, давно, в толпе, еще когда он учился ремеслу у покойного Теофила, земля ему пухом; да, я тогда был с ним, но не понял, что это она, ну, это неважно. А он не забыл. Все, что хоть раз увидит, на что глаз положит, — выходит из-под его рук. Точь-в-точь такое же. Дар сатанинский, а не Божий. Ну и пусть.

Когда он прославился, все стали нас звать. В этом краю нет монастыря, которого бы мы не расписали. И на север ходили, до самых рек больших, и даже безбожникам мы нужны были, чтоб им нечистый семя высушил. Он работает очень быстро и хорошо, очень хорошо, нет лучшего Мастера, но быть возле него в это время — храни нас, Боже! Будто одержим чем-то. Будто все черти ада его гонят. Усталости он не знает. Кажется — сейчас пена на губах выступит. Монахи прячутся за столпами, смотрят на него украдкой и крестятся. Легко им креститься: не на их горбу все это, а на моем. И я сам вначале крестился, а потом привык. Не до того теперь, чтоб креститься.