Четвёртый круг

Поскольку я, разумеется, не стал делать того, что Холмс мне предложил, он пожал плечами и не мешкая сам поднес край письма к газовой лампе. Если б то была обычная бумага, то вскоре она начала бы дымиться, а затем вспыхнула бы. Угол же листка, который держал Холмс, лишь слегка сморщился, но не было никаких признаков горения.

— Итак, теперь тебе понятно, почему продукция Муратори столь популярна. Запись на ней нелегко уничтожить. Да и эту бумагу, разумеется, можно сжечь, но для этого нужна температура намного выше 451 градуса по Фаренгейту. Точно так же и вода не может ей повредить; это в состоянии сделать только некоторые по-настоящему сильные кислоты.

— Понимаю, — ответил я, взяв письмо обратно у Холмса. Я дотронулся до края, который он приближал к огню, и отдернул руку. Тот был очень горячий. — Но, конечно, ее можно уничтожить механически… — добавил я.

— Конечно, — повторил Холмс. — Только и для этого понадобится очень острый нож. Практически хирургический скальпель.

На миг я почувствовал искушение проверить это утверждение, просто попробовав разорвать письмо пополам. Но удержался, частью потому, что этот загадочный документ для Холмса был явно очень важен, а частью — из-за прошлого неприятного опыта сомнений в некоторых других, на первый взгляд бессмысленных его утверждениях.

— Знатная клиентура, значит, покупает у Муратори долговечность, — сказал я. — То, что написано на этой бумаге, может выдержать борьбу с самим временем.

— Именно так, — ответил Холмс. — Кроме того, и цена сужает круг возможных покупателей. Чтобы произвести один лист этой бумаги, требуется много месяцев мучительного труда. Это настоящая драгоценность, для многих — ценнее даже золота. Никто, кроме мастера Муратори, не знает, что входит в состав бумаги, и ходят слухи, что некоторые компоненты добываются даже на Дальнем Востоке. Говорят, что одному из его предков секрет изготовления этой бумаги привез лично Марко Поло из своего первого путешествия в Китай, но я думаю, что это все же преувеличение.

— Если дело обстоит именно так, тогда меня кое-что смущает, — заметил я. — Кто же настолько неразумно тратит подобную драгоценность на… такое… несерьезное послание?

На секунду мне показалось, что Холмс опять взорвется, и я уже прикусил язык из-за неловко высказанной мысли, но его нахмуренный лоб быстро разгладился и на губах заиграла обычная усмешка превосходства.

— От тебя ускользает логика происходящего в целом, Ватсон. На самом деле то обстоятельство, что послание написано на бумаге Муратори, исключает всякую возможность предположения о чьей-то глупой шутке. Действительно, никто, будучи в своем уме, не потратит такую ценность на какую-нибудь шалость. Следовательно, способ, которым это послание было отправлено, требует отнестись к его содержанию в высшей степени серьезно.

— Но никак не следовало бы ожидать от важного, а кроме того, еще и загадочного послания, что оно будет не подписано. Джентльмен ни за что не может себе позволить заниматься анонимными письмами, как много бы они ни значили.

Холмс с подозрением посмотрел на меня. Не знаю, что он подумал о моем внезапном морализаторстве, но, судя по гримасе, промелькнувшей на его лице, вряд ли мы в тот момент имели одинаковые представления о добродетелях, присущих истинному джентльмену. Во всяком случае, он нашел элегантный и неожиданный выход из тупика, в который я его поставил.

— Кто говорит, что письмо не подписано? — спросил он.

— Как?.. Но ведь, кроме круга, нет… — ответил я изумленно.

— Ради Бога, Ватсон, неужели подпись не бросается тебе в глаза? — сказал Холмс якобы удивленно, но на самом деле ликуя от моей растерянности.

Он вновь взял у меня письмо и, подняв к лампе, щелкнул длинным костлявым указательным пальцем по большой букве «М», когда она опять появилась.

— Ты же не хочешь сказать, — спросил я в полном смятении, — что нам шлет послание сам синьор Муратори?

Теперь пришла его очередь изумляться.

— Как это тебе пришло в голову?

— Ну ведь это же его инициал, не так ли? «М» — от «Муратори». Защитное клеймо, ты же сам сказал.

— Да нет, — ответил Холмс, отмахнувшись рукой. — Ты не понял. Наличие водяного знака — это защитное клеймо. А буква — это инициал заказчика.

— И кто тогда?.. Ты же не думаешь, что…

Холмс победно кивнул головой, не дожидаясь, пока я закончу мысль. В глазах его появился хорошо мне знакомый блеск, возникавший в тех случаях, когда он бывал близок к решению какой-нибудь головоломной задачи.

— Масоны? — закончил я наконец предложение.

Он молниеносно повернулся на пятках, выставив мне для обозрения свою спину. Звук, который он быстро издал, более всего походил на рычание, так что я инстинктивно отступил на шаг. Судя по всему, я не угадал автора письма.

Холмс простоял так несколько секунд, а потом снова повернулся ко мне. Недавний блеск в его глазах сменился мутной квинтэссенцией гнева.

— Масоны! Эта высокомерная компания лентяев и бездельников! Безнадежные смутьяны, вовсе недостойные…