Четвертый под подозрением

— Тебе не кажется, что в этом деле что-то важное осталось без внимания?

— Может, надо вести себя осторожнее по отношению к Нарвесену?

— Мы уже несколько дней следим за ним, — ответил Гунарстранна. — Он в туалет не может сходить без того, чтобы об этом сразу же не стало известно. По словам наших агентов, по вечерам он из дома не отлучается. Сидит в гостиной и иногда спускается в подвал. Вот и все.

— Зачем он ходит в подвал? У него там мастерская? Может, плотничает на досуге?

— Не знаю.

— А Эмилия?

— Кто такая Эмилия?

— Его спутница, похожая на вьетнамку… Хорошенькая.

— А, та, с «порше»… Она инструктор по кручению и редко бывает дома.

— Что такое «инструктор по кручению»?

— Четыре раза в неделю она ездит в фитнес-клуб, где сидит на велотренажере и учит кучу бездельников сгонять жир под музыку.

— Вот как…

С работы они вышли вместе. Молча. Остановились у выхода и снова переглянулись.

Гунарстранна откашлялся и сказал:

— Ладно. Желаю приятно провести выходные.

Фрёлик кивнул:

— И тебе того же.

Туве приготовила тушеную баранину — его любимое блюдо. Оно пахло детством. Сразу вспоминались воскресные обеды, когда во всем квартале пахло тем, кто что готовил. Кастрюлю пускали по кругу, и они с братом ссорились из-за того, кому достанется кусочек получше. Вслух Гунарстранна ничего не сказал, потому что уже говорил об этом раньше, и не один раз. Приготовив тушеную баранину, Туве выказала ему уважение.

Мясо запивали итальянским красным вином «Бароло»; незаметно выпили две бутылки под Луи Армстронга, который пел Makin’ Whoopee. Гунарстранна наблюдал за Туве. Она сидела в кресле напротив и смотрела в пространство.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Об одном пациенте по имени Видар, — ответила она. — Он сумасшедший… то есть он, конечно, не совсем овощ, но постоянно лежит в нашем отделения для хроников, бедняга. Ему нет и тридцати. Страшно тощий и лицо перекошенное. Он все время искоса смотрит куда-то вверх, приоткрыв рот, и держится пальцами за мочку уха. Его мать сказала, что он слушает глас Божий.

— Ужас, — ответил Гунарстранна, допивая вино.

— Если ты закрываешь глаза, перед тобой все чернеет? — спросила она.

Он закрыл глаза.

— Нет, есть желтая искра, и я вижу звезды.

— Звезды видят не все, зато многие видят в темноте что-то желтое. А если сосредоточиться, посмотреть прямо перед собой с закрытыми глазами, искра, которую ты видишь, смещается в центр, становится точкой света где-то на уровне твоего носа. Если ты присмотришься, тебе покажется, что точка — зрачок в большом черном глазу. Это и есть так называемый третий глаз. Он смотрит на тебя.

Гунарстранна закрыл глаза, поднял бокал и выпил.

— Глаз? Кто смотрит на меня?

— Бог.

— Кто это говорит?

— Видар.

— Тот сумасшедший из отделения для хроников?

— Угу.

— Может, он и прав. Налить тебе еще?

— Да, если скажешь, о чем сейчас думаешь.

— Смелость — хорошее качество, юная дева, но не перегибай палку!

— Откуда это, из сказки?

— Не помню. Может быть.

— Ладно тебе, не выкручивайся. — Туве встала, вынула из шкафчика еще одну бутылку и откупорила ее.

— С чего ты взяла, что я выкручиваюсь?

— Ты не хочешь говорить, о чем сейчас думаешь.

— Я думал о том, что разыскиваю двоих по обвинению в убийстве.

Туве наполнила бокалы и заметила:

— Разве не тем же самым ты занимаешься каждый день?

Гунарстранна молча ткнул пальцем в проигрыватель. Элла Фицджеральд пела первые строки Autumn in New York.

Некоторое время они слушали молча.

— Ты меня перебила, — сказал он после паузы.

— Ну да, точнее… мы с Эллой.

— Двое подозреваются в убийстве охранника, Арнфинна Хаги, и в поджоге, отягощенном убийством.

— Что они за люди?

— Двадцатидевятилетняя модель, которая рекламирует нижнее белье, и рецидивист, который пять восьмых своей жизни просидел за решеткой, а официально живет на пенсию по инвалидности.

— Почему ты думаешь о них даже сейчас?

— Сам удивляюсь.

Оба снова замолчали. Элла передала микрофон Луи Армстронгу. Туве присела рядом с Гунарстранной на диван и положила голову ему на плечо. Так они и сидели в полумраке. Когда на улице из-за угла выворачивали машины, лучи фар скользили желтыми прямоугольниками по потолку. А Луи Армстронг дул в свою трубу.

Глава 39

Все было похоже на декорацию к второсортному фильму. Был вечер. Стройная черноволосая женщина, трогательно балансируя на высоких каблуках, вышла из кованых металлических ворот и подошла к низкой спортивной машине. Ее силуэт был четко виден издали в свете уличного фонаря. Она села в машину. Мягко, но решительно хлопнула дверца. Взревел мотор, и машина, похожая на большого сытого хищника, тронулась с места. Фрёлик провожал взглядом красные задние фонари. Времени у него полно. Главное — не спешить. Он осторожно открыл калитку и по дорожке, посыпанной галечником, вышел на лужайку. В доме залаяла собака. Он невозмутимо шагал дальше. Присел под старой яблоней, выжидая. В окне первого этажа мелькнула тень. Кто-то вглядывался в темноту. Собака все заливалась. Наконец тень отошла от окна. Вскоре затихла и собака. Франк Фрёлик задумался, вспоминая нервного поджарого сеттера.