Четвертый раунд

Впрочем, ничего удивительного здесь нет; подобное положение типично, разумеется, не только для нашей республики: спорт в Советской стране всегда пользовался заслуженным уважением. И для меня это не пустые слова, не громкая, пришедшая к месту фраза. Достаточно сказать, что меня в числе других спортсменов наградили орденом Ленина. В республике напечатали несколько моих книг, где я делился своим спортивным и тренерским опытом. Меня назначили председателем республиканского совета по боксу; избрали депутатом в Каунасский горсовет, в составе которого я нахожусь до сих пор. Оговорюсь сразу же: упоминаю я об этом вовсе не за тем, чтобы подчеркнуть какие-то свои личные заслуги, — о них судить не мне, да и не о них речь! — просто, говоря о нашей работе, нельзя не сказать о тех условиях, о той общественной атмосфере, в которых она складывается и без чего вряд ли удалось добиться по-настоящему заметных успехов. Есть вещи, с которыми мы настолько свыклись, что, говоря о них, невольно опасаешься, как бы тебя не упрекнули в банальности, но для тех, кто повседневно имеет с ними дело, не говорить о них просто нельзя. Хотя бы оттого только, чтобы не быть неправильно понятым.

А успехи действительно были налицо: уровень бокса в республике значительно вырос. Стоит назвать такие имена, как Мураускас, Юшкенас, Зурза, Позняк, Тамулис, Юоцявичус, Биндялис, чтобы стало ясно, что времена безвестности и ученичества прошли: боксеры Литвы уверенно штурмовали не только всесоюзный ринг, но и вносили свою лепту на крупных международных турнирах. Немало появилось и талантливой, перспективной молодежи, что само по себе являлось лучшим свидетельством растущего в республике интереса к боксу. Пример таких мастеров кожаной перчатки, как тот же Тамулис или Позняк, прочно вошедших в число лучших перчаток международного любительского бокса, воодушевлял и вселял надежды, увеличивая наплыв желающих в боксерские школы и секции.

Работать год от года становилось хотя и труднее, но интереснее.

Я часто бывал в Москве, советовался с ведущими специалистами и тренерами страны, неусыпно следил за всем, что происходит на большом ринге. Не терял, разумеется, связи с Виктором Ивановичем Огуренковым; мы с ним не только часто встречались, поддерживая давнишнюю, проверенную временем и испытаниями дружбу, но и постоянно переписывались, держа друг друга в курсе своих дел и творческих замыслов. Нередко наезжал Виктор Иванович и в Каунас; взятое им когда-то шефство над литовским боксом стало для него делом сердца и совести; его активный интерес, его советы, подкрепленные огромным опытом и знаниями, оказывали мне неоценимую помощь. Приезжал в Каунас и Николай Королев. Николай Федорович придирчиво приглядывался ко всему, что у нас происходит, многое одобрил, кое-что раскритиковал, дал несколько точных и дельных советов, побывал он напоследок и у меня дома, познакомился с семьей — нам было о чем вспомнить, а о чем и поспорить. Расстались мы с ним друзьями, и мне было очень радостно оттого, что нет у нас в спорте ни вражды, ни зависти, что соперничество в нем никогда не мешает сохранять уважение друг к другу, а вместе с ним и хорошие, чисто человеческие отношения.

Жизнь моя год от года набирала силы, становилась ярче и глубже. Меня назначили тренером сборной Советского Союза; я много колесил по стране, нередко доводилось бывать и за рубежом.

Особенно много впечатлений оставила поездка в Соединенные Штаты, где мне не по книгам и газетам, а, так сказать, лично удалось присмотреться к профессиональному боксу. Ездил я туда в качестве помощника главного тренера нашей сборной, которая наносила ответный визит побывавшим у нас в стране американским боксерам.

На Американский континент я попал впервые. В Мексике, несмотря на то, что в состав олимпийской сборной входил один из моих учеников — Чепулис, мне побывать не пришлось. Случилось так потому, что Чепулиса включили в состав команды, что называется, в последнюю минуту. Ионас, например, даже не хотел поначалу ехать на предолимпийские сборы — настолько нереальным считали мы с ним его участие в сборной. Несмотря на мои уговоры, что ехать в Москву все равно надо, он колебался до самого конца.

— Что, я мешок, что ли? Будут на мне удары в спаррингах отрабатывать. Там и без меня тяжей хватает. Не поеду! — упрямился он. — Ну скажи что-нибудь, тренер!

— Надо ехать! Если ты боксер…

— Вот именно, боксер! А не снаряд для тренировок. Пойми, тренер, нет у меня шансов попасть в Мексику, сам знаешь!

Чепулис почему-то всегда называл меня не по имени или как-нибудь еще, а только тренером; сначала я смеялся, а потом привык, так у нас с ним и повелось. Он был неплохой тяж и в Мехико завоевал серебряную медаль, проиграв лишь исключительно сильному американцу Формену, который после Олимпийских игр перешел, как водится, в профессионалы и стал абсолютным чемпионом мира. И все же тогда ни я, ни Чепулис не верили, что его включат в состав сборной, — слишком велика была конкуренция в этой весовой категории. Но суть дела от этого, разумеется, не менялась.