Четвертый разворот

Она решила, что обо всем расскажет Винченцо. Обо всем! Она не может больше терпеть от его тетки ни оскорблений, ни унижений! Не может и не желает. Хватит уже, натерпелась! Если Винченцо не заткнет Коринне рот, пусть пеняет на самого себя. Или он думает, что у нее нет никакого выхода? Да она лучше уйдет куда-нибудь в деревню и наймется в батрачки, лишь бы обрести хотя какой-то душевный покой, лишь бы не видеть Коринны и не слышать от нее одного и того же: «Зачем ты бросила свою страну! Ты продажная тварь, ты такая, ты сякая…»

В конце концов, Коринна доведет ее до сумасшествия. С ней уже и сейчас происходят такие вещи, о которых раньше она и понятия не имела. То ей вдруг начинает казаться, будто все, что ее окружает, — и эта постоянная нужда, и этот красивый, богатый и в то же время нищий город, и эти люди, непонятные, чужие, не питающие к ней никаких дружеских чувств, — все это что-то нереальное, неестественное, какая-то мистика. Может быть, никто и не вытаскивал ее из петли в Высоком Дубе и она мертва, а мир, который ее окружает, — мир потусторонний? А то она вдруг почувствует такое неистребимое желание покончить с Коринной, что ей самой становится страшно своих мыслей. Ведь именно в Коринне, думала она, все зло, именно Коринна отравляет ее жизнь. Не будь Коринны, все было бы по-другому. Она и мальчишку настраивает против нее, да и Винченцо заметна охладел, потому что Коринна то исподволь, а то и прямо в лоб внушает ему одну и ту же мысль: «Аннина тебе не пара, Аннина — чужая».

Сколько раз он собирался по закону оформить брак, а до сих пор тянет и тянет, выискивая разные причины для отсрочки… И в этом, конечно, тоже виновата Коринна.

…Винченцо пришел с работы навеселе — он теперь часто по пути домой заглядывал в кантину Паланти, чтобы часок-другой посидеть с друзьями за стаканом «гриньолино».

— Там я хотя немного чувствую себя человеком, — говорил он. — А тут, слушая вашу свару, и сам становишься собакой.

Сегодня он был хотя и навеселе, но выглядел мрачным и как-та особенно усталым. Мельком взглянув на Анну и Коринну, он тяжело опустился на табуретку, отбросил в сторону костыль и угрюмо сказал:

— Опять? Опять сцепились, как дикие кошки?

Ни Анна, ни Коринна ничего ему не ответили. Стояли по разным углам комнаты и делали вид, что заняты. Закурив сигарету, Винченцо спросил:

— Где Джино? Почему я его почти не вижу дома?

И опять молчание.

— Где шляется Джино? — закричал Винченцо. — Я у тебя спрашиваю, Коринна! Или вы тут все к черту оглохли?

Коринна не спеша подошла к костылю, подняла его и поставила рядом с Винченцо.

— Бери, — сказала она. — И иди ищи своего братца, если соскучился по нем. Ясно? А кричать… Кричи на кого угодно, только не на меня. Только не на меня, слышишь! Я тебе больше не позволю этого делать. Запомни: никогда не позволю!

Она уже совсем было вышла из комнаты, но потом остановилась у двери и добавила:

— А если вам здесь что-нибудь не нравится — можете убираться отсюда куда хотите. В любое время.

— Жизнь! — зло усмехнулся Винченцо, когда Коринна скрылась за дверью. — Райская жизнь!

И грубо выругался.

— Нам надо поговорить, Винченцо, — сказала Анна. — По-серьезному.

— Из-за чего началось сегодня? — спросил Винченцо. — Случилось что-нибудь необыкновенное? Или как всегда?

— Ничего необыкновенного. Я ходила продавать цветы. И вернулась, почти ничего не продав… Боже мой, она набросилась на меня за это, как бешеная собака…

— А почему ты вернулась, ничего не продав?

— Меня оскорбили. Будто облили грязью. И я убежала. Я не могла…

И Анна рассказала все. Во всех подробностях. Выслушав ее, Винченцо спросил:

— Ты говоришь, что это был Мариотти?

— Да. Так его называла Клоринда.

Винченцо долго молчал. Анна обрадовалась — видно, он сейчас решает что-то очень важное. Может быть, он, наконец, согласится: так дальше жить нельзя, надо искать какой-то выход. Куда-нибудь уехать, что-то сделать, чтобы жизнь изменилась. Винченцо должен понимать, как ей тяжело. Разве он не видит, как она страдает?

Потом она подумала, что Винченцо, вероятно, сейчас отправится отыскивать этого мерзкого типа, чтобы проучить его и раз и навсегда отбить охоту оскорблять женщин. А заодно проучить и Клоринду — пускай зарубит себе на носу, что не все такие, как она сама…

— Мариотти, — сказал, наконец, Винченцо, — действительно, богатый человек. Говорят, что за время войны он стал чуть ли не миллионером…

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожилась Анна.

— Ничего особенного, — спокойно ответил Винченцо. — Хочу сказать, что Мариотти крупно повезло. Когда-то он был таким же бедняком, как и мы. А вот сумел выкрутиться. Правда, не совсем честным путем, да кому до этого дело? Каждый рвет там, где можно…

Анна молчала. Ей никак не удавалось понять, почему Винченцо говорит о Мариотти таким тоном, будто не только не взбешен его поступком, а даже преклоняется перед ним. Может быть, до Винченцо не совсем дошло то, о чем она ему рассказала?

Чтобы вернуть его к действительности, Анна напомнила: