Четвертый Рим

Закончив повествование, Лада приостановился, придал лицу более соответствующее печальному событию выражение и перешел к панегирику.

— Вы знаете, что всякая душа на путях перерождения пересекает систему разноматериальных слоев, тесно связанных между собой структурно и метафизически, — сакуал. Так и нашего батюшку приняла сакуала Просветления, где огромные цветы Готимны, составляющие целые леса, склоняются и выпрямляются, качаются и колышутся, звуча в непредставимых ритмах, и это их колыхание подобно тончайшей музыке, никогда не утомляющей и мирной, как говор рощ, но полной неисчерпаемого смысла, теплой любви и участия к каждому из оставшихся жить на земле.

Великий святой свидетельствует, что в затомисе Небесная Россия среди просветленных лишь ничтожное меньшинство известно нам, знакомым с историей нашей Родины. Но мы с вами сегодня можем назвать еще одно имя, которое навсегда останется в народной памяти. В очистительной борьбе с соблазнами плоти и души, ведомый Великой истинной верой, раб божий Авакум вознесся в многохрамный розово-белый Небесный Кремль, стоящий над Москвой.

Завершая речь, Лада высоко поднял голову и проникновенно заглянул в очи школьникам, желая всех до единого пронять заключительным словом:

— Раскройте души ваши славному духу батюшки Авакума, не пожалевшего за вас живота своего, и несите образ его во все миры земли нашей — Шаданакары!

Книга третья. ЛИЦЕЙ

1. ШКОЛЬНИЦЫ

Гимнастический зал никогда не привлекал Луция. После утомительного лицейского дня он предпочитал полежать с книжицей или послушать удивительные истории о двадцатилетней войне всех против всех, которая кончилась только к его шестнадцатилетию. Но после трепки, дважды заданной ему на протяжении одного дня, определил он для себя, хоть и через силу, ходить на тренировки в какую-нибудь из секций боевых искусств. Видимо, похожая мысль пришла на ум и Тесцию, потому что первый, кого увидел Луций, был обнаженный до пояса предатель, усердно тягающий диск от штанги под наблюдением какого-то шкета в зеленом тряпичном свитере и белой "блином" кепке. Пухлое безмышечное тело вызывало в Луции отвращение, и он отошел как можно дальше от Тесция к гимнастическим снарядам, состоящим из старого козла, обитого вытертой кожей, и параллельных брусьев. Несмотря на обильную рекламу, зазывающую студиусов на ежедневные занятия в боевой клуб, никого в зале более не было. Луций несколько раз отжался на брусьях, прыгнул через козла справа налево и наоборот и, отчаявшись дождаться членов клуба, уже собрался уходить, когда в зал вошла небольшая группа студентов, возглавляемая чуть знакомым ему другом Эола, который на этот раз был не в черной рубашке и светлых брюках, а в белом кимоно, опоясанном красным поясом.

Увидев Луция, инструктор довольно благосклонно подозвал его к себе и велел становиться в один ряд с остальными. Постояв несколько минут на коленях, Луций решил, что основная цель преподавания состоит в том, чтобы научить их как можно ниже и гармоничнее кланяться, однако последующие два часа занятий заставили его поменять мнение. Повозив на себе стокилограммового партнера, пройдя гусиным шагом и на корточках по двадцать кругов и парируя в течение часа наскоки драчливых спарринг-партнеров, он последние пятнадцать минут занятия плавал как в тумане, а с кончика его носа капал мелкий дождь пота. Однако в конце он был вознагражден зрелищем поединка между гигантом в белом кимоно и маленьким человечком в свитере и кепочке, который оказался мастером довольно высокой ступени и в завершение поединка лихо промчался по стене, иногда взбегая под самый потолок. Вся дуэль проходила на втором этаже на уровне плеч и локтей, казалось, бойцы летают, подвешенные прозрачными резиновыми канатами и только изредка касаясь земли. Увлеченный этим зрелищем, Луций вовсе забыл, что обещал брату зайти к нему в интернат нынче вечером и навести порядок с какими-то бумагами, из-за которых, по заверению Василия, его терроризировали.

В ночное время Москва была столь же безопасна, как минированный укрепрайон перед наступлением противника, но обманывать брата ему вовсе не хотелось.

Пообещав тренеру завтра быть уже в спортивном костюме, правда, не зная, где его взять, Луций ополоснулся, причесал мокрой пятерней разлохмаченные после занятий волосы и вышел на порог лицея. Было девять часов вечера. Весенняя светлая Москва, казалось, тихо дремала за стенами домов и темными кустами сквера, но Луций знал, насколько обманчива эта тишина. Разбитый вдребезги шкаф валялся в кустах, куда определила его орава беспризорных подростков. С проспекта, невидимого за поворотом улицы, изредка доносилось рычание мчащихся на больших скоростях машин или цоканье копыт какой-нибудь блатной пролетки. Пахло гарью, где-то в ближайших дворах жгли костер из старой мебели. Пустынная в этот час улица казалась спящим ручьем, могущим мгновенно привести к водопаду.

Луций еще помедлил на пороге, пытливым взглядом окинул весь проулок, часть сада, растущего на противоположной стороне, и решился было идти.