Четвертый Рим

— Горячишься, а не права, — укоризненно обратился он к Еве, которая, ни на кого не глядя, сжав кулачки и вытянувшись, сидела на стуле рядом с ним. — Не смотришь в корень явлений, а все по воздуху, по воздуху. — Он сделал плавающий жест ладонью, будто прогоняя ее над гребнями только ему видимых волн. — Отдадим покойному должное, но и спросим себя: кто он был, по какому в конце концов обряду его хоронить? Случайно ли, что этот юноша, не достигший еще двадцати лет, обозвал себя Шивой — ох, недобрым богом. Не христианский это бог, но и самое поверхностное знакомство с кришнаитским вероучением выдает нам, что Шива — это полубог, управляющий гунной невежества и уничтожающий материальный мир. Злой бог! Чем же был влеком этот юноша, что из трех гунн: саттва-гунна — добродетель, раджа-гунна — страсть и тамос-гунна — невежество он выбрал третью, все разрушающую?

— Да из-за рук он выбрал имя бога Шивы, — вскочила Ева. — Что вы думаете, он читал ваши древние сказки? Просто увидел картинку или фотографию индуистского храма, а может, по телеку танец индийский, мифологический. Есть такие танцы, где две или три танцовщицы, манипулируя руками, создают облик многорукого бога. Но принять имя — это одно. И совсем другое — превратить свое уродство и немощность в объект поклонения.

— Истинно, — маскируя икоту, вступился рыжий педель и на редкость удачно продолжил: — На самом-то деле по этим индусским верованиям четыре руки было не у Шивы, а у Вишну. Я прочитал это в энциклопедии, — укрепил он собственное высказывание, остальные преподаватели по-прежнему игнорировали его, и рыжий вновь позорно икнул.

К тому времени Пузанского уже слегка разобрало от немецкого пива, и он поспешил внести свою лепту в дискуссию.

— Простите меня, недостойного, — поклонился он Еве, — но, по-моему, вы излишне упрощаете, я бы даже сказал, вульгаризируете картину. Бог индусов Тримурти был един в трех лицах еще раньше христианского. Это были: Брахма, создатель вселенной; Вишну, ее хранитель; и Шива, разрушитель. Прежде чем Шива возвысился и стал величайшим, он после гибели верной супруги своей Сати наложил на себя схиму, отдалился от богов и стал отшельником. Нагой, заросший волосами с головы до пят, весь обсыпанный пеплом, с тлеющими углями в руках, Шива носился по холмам и лесам. Так он забрался на вершину горы к семи мудрецам. Их жены сбежались глазеть на никем не узнанного безумного бога, а он кричал по-ослиному, рычал быком, выделывал различные неприличные телодвижения. Пляски и пение Шивы зачаровали добродетельных жен, не знавших оргазма от великих мудрецов. Они обступили доблестного и преследовали его, куда бы он ни направлялся, норовя подержаться за священное место.

Небесные мудрецы в мозгах и священных книгах безуспешно отыскивали заклятия, которые, естественно, не могли ни остановить Шиву, ни вернуть жен. Наконец, объединив усилия мысли, они сумели лишить бога его детородного члена, следом исчез и сам Шива. И сразу прекратился порядок времен, смешались звезды на небе, а мудрецы утратили то, что считали мужской природой. Ошалевшие, они бросились к Брахме, тот повелел сделать макет члена Шивы в виде лингама. Следуя указаниям жен, мудрецы смастерили его из самого высокого дерева в их сосновом лесу и целый год поклонялись естеству. Весной Шива навестил их с недостающими деталями туалета и объяснил, что умащение тела пеплом и нагота нужны ради очищения от грехов, подавления страстей и обретения высшего мужества. С тех пор лингам повсеместно почитается как образ Шивы, символ мужественности и верности.

Так что выбор веры и бога этим несчастным вполне объясним и естествен,— с этими словами Пузанский последним глотком осушил банку и грустно спрятал ее в стол.

— Так вот чему они поклоняются! — оскорбленная в невинности, закраснелась Ева, но не смогла сдержать женского любопытства: — И что там дальше случилось с этим Шивой?

— Все вернулось на свои места, — успокоил Еву Пузанский. — Потом он с новой-старой женой целый год не вылезал из постели. Весь пантеон богов насилу соскреб у него с ... — тут преподаватель сделал паузу...

— Ах, — вздохнула Ева.

— Именно с того самого органа, — подхватил ее Пузанский, — боги добыли капельку семени.

— Я не изучал, как вы, философию Востока, — вежливо и тихо вновь вступился отец Яков, — но и крайне поверхностного знания достаточно, чтобы сделать вывод о предопределении сим учением трагической судьбы этого искалеченного юноши. Насколько я знаю из информации, поступающей от педелей и концентрирующейся в личных делах на дискетах, этот человек объединил вокруг себя порченых для зла, и в том, что зло схватило именно его, нет ничего удивительного. Назовите мне хотя бы одно доброе дело, которое он или его друзья совершили в лицее, и я соглашусь похоронить его по христианскому обряду. Но такого дела нет, потому что его сознание было замутнено картиной собственного уродства, и весь мир казался ему злобным и недостойным доброты.

— Но кто его учил доброте?